О воинстве немертвых

Конъюнктурщик

Только самые крепкие и сильные выжили, только те, в которых кровь текла по жилам несмотря ни на что, а сердце продолжало делать удар после удара, который должен был стать последним, глаза смотрели до конца, отражая весь ужас. И наконец ночь прошла, и эти глаза раскрылись однажды, увидев небо.

И каждый из них ещё помнил. Каждый видел. Каждый знал.

А потом они считали за великое благо саму жизнь. Им уже было все равно, что это была за жизнь. Они знали, жизнь есть всё. Жизнь простирается прекрасной шёлковой дланью на всё, прекраснее самых роскошных тканей, покрывает собою все смыслы.

Все речи и каждый вдох воспевает жизнь.

Поэтому

они верили. Пережившие ужас верили.

Белые маги вывели их из лесов, вывели из болот, из топкой трясины вывалившихся наружу внутренностей и обломков костей, из мерзкой мякоти войны.

Разве может теперь кто-то бросить вызов? Разве может теперь кто-то жаловаться? Разве может кто-то презреть жизнь…

Может.

И город был полон таких людей.

Таких людей, которые вынеся весь кошмар не сомкнули ни разу глаза и всегда говорили себе, что они люди, до конца, шептали себе, что они люди, что никогда не станут животными. Шептали, засыпая, как ненавидят серокожих тварей, как ненавидят своих правителей, что бросили их в городах, сбежав с прислугой, как ненавидели воинов, что ушли на север, как ненавидели магов, чей голос смолк во тьме, накрывшей кварталы.

Они молили, но никто не услышал, они кричали, и никто не ответил. Они прокляли, и голос надежды смолк, чтобы проснулся голос ненависти, и ярость огненным семенем упала в их сердца, а теперь, когда годы прошли, расцветет своими алыми цветами в их душах.

Люди разные. И род их переливается всеми оттенками характера. И яростный твердый дух был среди этих оттенков.

Но немного их…

Война закалила всех. Но лишь из некоторых выковала великолепные клинки, каковым предстоит поразить все пороки перегнившего народа, собранного, смешанного из беженцев со всех земель.

Люди духа медленно прорастали в этом народе.

Были они и среди белых магов, каковые все были сильными, но лишь немногие сохранили честь и достоинство прежнего мира. Все говорили о магическом будущем и новом народе, но лишь немногие уверовали истинно.

И люди духа среди них разочаровались. Горько было им, и не пожелали они глотать эту реальность, не захотели смириться, не захотели терпеть, притворяться, пресмыкаться, становиться рабами желаний своих. Эти люди духа скрылись в тени огромных зиккуратов и вновь шепот их ткал паутину заговора.

Собираясь небольшими группами на перекрестках, ведя тихие разговоры в комнатах, они зашивали ткань своего единства, пока ещё тонкую и прозрачную, но в будущем крепкую, словно сталь, закалённую магией.

Время шло.

Город рос.

Пробуждались одна за другой крепости выживших.

Началась торговля. Рыцари вышли в степи, чтобы оберегать караваны, связи и общение вновь расцвели.

Так мир проснулся, стряхнув с себя прах великой гибели.

Первые кружки недовольных философией Белого города сформировались из самих белых магов. Они собирались в зиккуратах и обсуждали проблемы, выражали своё недовольство застоем, наметившимся в системе управления городом, они все больше видели, что Белый город был обычной столицей, какие правили областями континента до войны с чудовищами, что народ этот есть толпа людей, хоть и переживших ужасное, но оставшихся все теми же людьми. И маги зароптали, а потом и гнев начал медленно закипать в их умах.

Среди выживших в крепостях также были маги. Они ездили в город и общались с белыми магами, со всеми теми, кто не занимал ведущих должностей, но был активно вовлечен в управление столицей, все те, на ком и держалось это

управление. Рядовые судьи, сборщики налогов, те, кто занимались описью имущества и распределением людей по категориям, дипломаты, помощники тех, кто заседал в совете и все прочие должности. Среди этих магов было много тех, кто был недоволен судьбой чиновников, был недоволен тем, что их не слышат, что суровые законы угнетают людей и уподобляют их рабам, что крестьяне, работающие на террасах в тени зиккуратов, уже являются рабами и быт их ужасен. Маги общались между собой, мнение о том, что город был всего лишь новой столицей крепчало и распространялось. Не все белые маги были обеспокоены этим, но многие стали презирать Совет. И наконец они связались с теми, кто в нем заседал. Тогда заговор стал обретать свою утонченную и хрупкую силу.

Лидеры немногих фракций ощутили изменения, которые медленно, но неуклонно происходили в душах самих магов, магического сословия.

И хотя таких магов было много, их все равно было слишком мало среди всех жителей, даже среди всех белых магов.

Им не оставалось ничего, кроме как при тревожном свете свечей развивать и укреплять учение о новом народе в себе и передавать его другим.

Прошло первое десятилетие после войны с чудовищами.

Появился серый культ.

Появилась идея о преобразовании города, очищении его от ложной белой власти, низводящей людей до рабов. Культ рос, обрастая числом новых посвященных, звавших друг друга братьями, а своих предводителей учителями. Они практиковали формы магии, которые развивают их тела, тонкие формы, позволяющие заглядывать в пространства между слоями этого мира, чтобы черпать из них знания о силе, о её природе.

Но в какой-то момент культ овеян стал тишиной.

Его предводители поняли, что расширение грозит раскрытием. Они запретили своим ученикам обсуждать проблемы управления и развития магии с кем бы то ни было и привлекать в культ новых участников, новых братьев.

Предводители впали в печаль. Они спорили между собой, обсуждали и долго размышляли о судьбе культа. Кроме них, магическое сословие кишело заговорами, рыскающими в поисках момента, кликами, плетущими интриги против лидеров неугодных фракций. Среди этого урагана властного хищничества, предводители культа решили встать утесом, об который да раздробятся волны все, и да сойдут пеной жалкие попытки алчных магов завладеть ещё большей властью.

Культ решил выждать момент, сохранив себя.

И момент приблизился…

_____

Руки.

Все валилось из них…

Все сыпалось сквозь пальцы, как песок.

Эти пальцы ещё могли держать твердо рукоять меча, но тогда ещё не могли твердо держать жизни людей, что были дороги.

Сидя в массивном деревянном кресле с роскошной резьбой, Стратоник вспоминал прошлое.

Подле него на кровати лежала спящая Эвлалия, а её растрепанные рыжие волосы ниспадали на одеяло, словно раскрытый веер.

Роскошные покои на вершине самого северного зиккурата.

Массивная мебель из дуба, серебряные статуэтки богов и животных расставлены на тяжелых комодах, меж ними высокие шкафы, заваленные свитками. Стены же здесь завешены алой тканью с бахромой из золотой нити, а сама кровать была расположена на возвышении в полу и прикрыта тончайшими шелковыми занавесками, скрывающими от мира сон спящих.

На всей этой обстановке играли тени. Тревожный дух Стратоника не давал свече покоя, её маленький огонёк бесился под его грузным волшебным взглядом.