О времени, о душе и всяческой суете
Шрифт:
– Скажите, доктор! Что такого вы видите у него в глазах, а?
– А что видите вы? – парировал Котивала и жестом пригласил Чанса взглянуть.
– Ничего, – секунду спустя буркнул Чанс.
Они ведь проверили глаза, равно как и все остальное. Радужная оболочка показывала нормальный детский рефлекс, узор сетчатки глаза никоим образом не выглядел аномальным.
– Вот и я тоже, – сказал Котивала. – Ничего.
«Ох, ради всего святого!» – Чанс резко развернулся и подошел к баку у двери, куда бросали использованные стерильные перчатки для осмотра.
– Честно говоря, – бросил
Котивала наверняка заметил насмешку в его тоне, но ответил спокойно и вежливо:
– Нет, доктор Чанс, это вряд ли. По зрелом размышлении я пришел к выводу, что традиционные идеи ошибочны. Состояние человека касается только человека. Это затрагивает как имбецила, так и гения, но не другие виды. Можно ли утверждать, что душа обезьяны или собаки в чем-то уступает той, что проглядывает сквозь грязные окна глаз идиота?
– Я бы точно не стал этого утверждать, – усмехнулся Чанс и начал стягивать халат.
Котивала вздохнул, пожал плечами и замолчал.
Позже…
Санньяси Ананда Бхагат носил лишь набедренную повязку, а из пожитков у него была только чаша для подаяния и посох. Вокруг деревенские жители дрожали в дешевой грубой одежде и как можно больше времени проводили возле крошечного домашнего огня, ведь в этот мрачный декабрь в холмах было холодно. Они жгли щепу и лишь изредка древесный уголь и даже теперь часто использовали коровий помет. Иностранные специалисты советовали использовать помет как удобрение, но тепло костра имело большее значение в настоящем, нежели тайны фиксированного азота и урожай в следующем году.
Не обращая внимания на холод, не обращая внимания на сильный дым костра, поднимавшийся вверх и заполнявший мрачную хижину, Ананда Бхагат успокаивал испуганную девушку лет семнадцати, прижимавшую к груди младенца. Он посмотрел ребенку в глаза – и не увидел там ничего.
В этой деревне подобное произошло не впервые; да и в других деревнях он уже видел то же самое. Отринув имя Котивала, он отказался и от предрассудков доктора медицинских наук из Тринити-колледжа в Дублине, покорного заветам разума в стерильных покоях большой городской больницы. На протяжении всех своих восьмидесяти шести лет он ощущал вокруг себя нечто большее и наконец принял решение посвятить себя этому.
Сейчас, удивленно глядя в пустое лицо младенца, он услышал шум. Услышала его и молодая мать, вся сжавшаяся от страха, потому что звук становился все громче и громче. Ананда Бхагат был уже настолько далек от прежнего мира, что ему пришлось приложить сознательное усилие, чтобы определить источник шума. Дрон в небе. Вертолет – это в здешних местах редкость; с чего бы вертолету прилетать в любую из семидесяти тысяч деревень Индии?
Молодая мать взвизгнула.
– Не бойся, дочь моя, – сказал санньяси. – Схожу выясню, в чем дело.
В последний раз ободряюще похлопав ее по руке, он вышел через бесформенный дверной проем на холодную ветреную улицу. В деревне была только одна улица. Прикрыв глаза тощей рукой, он вгляделся в небо.
Да, действительно вертолет. Он кружил, поблескивая в слабом свете зимнего солнца. Должно быть, уже пошел на снижение еще до того, как старик узнал звук.
Он остался ждать.
Через некоторое
Вертолет приземлился в облаке поднявшейся пыли неподалеку от протоптанной тропы, называемой улицей, и из него выпрыгнул высокий светлокожий иностранец. Медленно осмотревшись, он заметил санньяси и вскрикнул. Крикнув что-то своим спутникам, он зашагал вверх по улице. Еще двое – стройная молодая женщина в зелено-голубом сари и мужчина в форме пилота – встали около машины и принялись тихо переговариваться.
Прижав к груди младенца, молодая мать тоже вышла посмотреть, что происходит. Ее старший ребенок – маленький мальчик – неуклюже бежал за ней, протянув ручку, чтобы схватиться за мать, если начнет падать.
– Доктор Котивала! – воскликнул мужчина из вертолета.
– Был когда-то, – хрипло согласился санньяси, давным-давно утративший английский словарный запас, как змея, сбросившая ставшую чересчур тесной кожу.
– Ради всего святого! – Голос мужчины звучал резко. – Нам и без того нелегко было вас найти, не надо еще и в словесные игры играть теперь, когда мы здесь. Мы останавливались поочередно в тринадцати деревнях, шли, можно сказать, по вашему следу, нам говорили, что вы тут были вчера, но уже ушли… – Он вытер лицо тыльной стороной ладони. – Меня зовут Барри Чанс, на случай, если вы забыли. Мы встречались в больнице в…
– Я прекрасно помню, спасибо, – перебил санньяси. – Но кто я такой, что вы потратили столько времени и сил, чтобы найти меня?
– Насколько мы можем судить, вы первый человек, распознавший витанула.
Наступила тишина. Пока она тянулась, на глазах у Чанса личность санньяси отступала и на смену ей приходил доктор Котивала. Перемена отразилась и в голосе. Когда старый доктор снова заговорил, к нему вернулся старый «бомбейский валлийский» ритм.
– Я плохо знаю латынь, поскольку учил только то, что необходимо в медицине, но, насколько я понимаю, это от vita, то есть «жизнь», и nullus [48] … В смысле, как эта? – Он жестом попросил юную мать сделать шаг вперед и осторожно положил руку на спину ее младенца.
48
Никакой, несуществующий (лат.).
Чанс посмотрел на ребенка и наконец пожал плечами.
– Вам виднее, – пробормотал он. – Малышке всего месяца два, да? Так что без анализов… – На мгновение он замолчал и внезапно выпалил: – Да, без анализов! В том-то и дело! Знаете, что стало с тем мальчиком, с которым, по вашим словам, было что-то не так? С последним, которого вы приняли перед тем, как… как уйти на пенсию?
В его голосе сквозила чудовищная свирепость, направленная, впрочем, не на старика, с которым он говорил. Тон свидетельствовал лишь о том, что он исчерпал все доступные ему ресурсы.