Об этой любви никто не должен знать. Инесса Арманд и Владимир Ленин

Армени Ританна

Несколько месяцев, последовавших за вступлением в социал-демократическую партию, Инесса без устали вела активную работу: с большим для себя риском организовывала собрания, рассказывала об идеях ссыльных руководителей, раздавала книги, тайно вывезенные из Швейцарии, и пропагандистские листовки. Всюду росло недовольство, и в Москве все чаще можно было увидеть стихийные уличные митинги. Все явственнее проявлялось желание свергнуть царскую систему. А в ответ ужесточались репрессивные меры: всюду проверяли документы и применяли силу. Митинги против царя часто заканчивались кровопролитием. Тот же Ваня – студент, живущий в семье Арманд, – был ранен во время стычки на площади и пришел домой, истекая кровью. «Нет таких слов, чтобы описать тебе мой страх, – пишет в связи с этим Инесса Александру, – дети, наверное, никогда этого не забудут».

Озабоченность царского режима небезосновательна. Пламя мятежа с пугающей скоростью перебрасывается из

одних областей бескрайней России в другие. В 1904 году возросло число уличных протестов, много раз закрывались заводы, студенты организовывали шествия, железнодорожные служащие примыкали к революционному движению, зародившемуся среди крестьян. В 1905 году беспорядки усилились.

Первоначальной причиной страданий большей части населения была война. Россия, войдя в конфликт с Японией, пыталась произвести на неприятеля впечатление, посылая в восточные моря свой могущественный флот, однако большая часть его была потоплена. После первого громкого и неожиданного поражения последовали другие, и то пламя патриотизма, что вспыхнуло в начале конфликта, при известии о проигранных сражениях, при подсчете количества убитых и при виде нескончаемых поездов, возвращающихся с ранеными, стало быстро угасать. Ему на смену пришло недовольство и злость на правительство, неспособное к переменам, и на царя, оказавшегося столь бессильным.

9 января 1905 года из Петербурга пришло страшное известие. Царская полиция расстреляла сотни невинных людей, которые пришли к Зимнему дворцу требовать улучшения условий труда и жизни. Шли они под предводительством Гапона, попа, организовавшего что-то вроде профсоюза под названием «Собрание русских рабочих». Полиция расстреляла шествие. Демонстрация превратилась в кровавую бойню, это Кровавое воскресенье отзовется болью не только в Петербурге, но и во всем русском обществе. «Демонстрация была мирная, люди шли без оружия, а потому были уверены, что их требования будут приняты, – пишет Элен Каррер д’Анкосс в биографии Ленина. – Поэтому они не придавали значения предупреждениям, а также приказу разойтись. Поскольку власти не выслушали и не поняли демонстрантов, войска, стоящие перед ними, открыли огонь; они были напуганы демонстрантами, которых было никак не меньше, чем их, и начали настоящую бойню. Уже через несколько часов воскресный мирный ход народа к своему царю превратился в “кровавое воскресенье”, оно указало на пропасть между народом и царем. Гапон вынес трагический приговор: “Нет больше ни Бога, ни царя”».

Кровавое воскресенье стало поворотной точкой. Когда волна возмущения смертью сотен невинных людей докатилась до Москвы, она вызвала новое напряжение, породила новые волнения, забастовки, демонстрации протеста. Инесса, продолжая свою подпольную работу, осознает, насколько критической стала ситуация, и ведет себя осторожно. «На берегах реки Москвы все прекратили работу, – рассказывает она Александру: с ним она поддерживает переписку, в которой подробные новости о детях соседствуют с политическими и социальными. – Не только заводы, но и мастерские, и мелкие предприятия, например прачечные. Даже типографии не работают, а это значит, что ни одна газета не была отправлена в Петербург».

В Москве также полиция стреляет в демонстрантов; после идентификации трупов выясняется, что социал-демократы и социал-революционеры объединились и выходят на демонстрации вместе. За несколько дней до прихода полиции в квартиру Инессы и Володи социал-революционер Иван Каляев бросил бомбу в генерал-губернатора Москвы, великого князя Сергея Александровича Романова. Как следствие, министр внутренних дел усиливает репрессии, и повсюду устраиваются облавы.

Итак, паранойя царского режима достигает своей кульминации; Инессе все труднее поддерживать тот образ, который она старается сохранить ради прикрытия своей политической деятельности: образ матери и женщины из высшего общества. Жандармы проводят тщательные расследования. И когда однажды рано утром они все-таки ворвались к ней в квартиру, им не удалось застать ее врасплох. Она это предвидела и просила старших детей заботиться о младших, если ей придется какое-то время отсутствовать.

Арест разлучает ее с Володей и Ваней. Их обоих помещают в местную тюрьму на Мясницкой, а ее – на Басманную, в женскую тюрьму, которая после многочисленных беспорядков была открыта и для мужчин. В этой тюрьме множество буйных, они кричат днем и ночью. «Это хуже, чем я думала, я нахожусь среди пьяниц. Всю ночь в камеры бросают этих немилосердно избитых забулдыг. Я попала из рая в ад», – пишет потрясенная Инесса. Ей страшно, она боится как заключенных, так и надсмотрщиков и не может сомкнуть глаз. И еще она волнуется за Володю: у него слабое здоровье, он болен туберкулезом, а его бросили в холодную камеру с ужасными санитарными условиями.

Того, что они принадлежат к партии социал-демократов, более умеренной и не согласной с насильственными методами социал-революционеров, недостаточно, чтобы

их выпустили из тюрьмы. Царский режим, ввиду все растущих протестов, не склонен делать слишком тонкие различия. Инесса, хоть и напугана, все же не такая бедная, безграмотная и не знающая своих прав, как большинство из тех, кто вместе с ней томится на Басманной. К тому же она из влиятельной семьи Арманд, и это ее успокаивает, придает ей силы. Она твердо знает, что там, на воле Александр делает все, что может, чтобы добиться ее освобождения. В письмах, написанных мужу из тюрьмы, она его успокаивает: «Что касается твоих хлопот для моего освобождения, не волнуйся слишком: я хорошо себя чувствую, я здорова… Относительно ходатайств перед генерал-губернатором не знаю, что тебе сказать: если это обычное освобождение под залог, тогда обратись к нему, если же это “из особого уважения”, тогда лучше не надо». Ей также хорошо известно, что против нее единственная улика – найденный револьвер: это немало, но никак не указывает на участие в подрывных действиях или покушениях.

Она пишет из тюрьмы губернатору и просит перевести ее в другую тюрьму или изолировать от других заключенных. В результате ее переводят в одиночную камеру, где ей предстоит перенести то, чего она даже вообразить себе не могла: в этих условиях, худших (если это возможно), чем прежние, можно было легко повредиться психикой. Полная тишина сводит ее с ума, лишает жизненных сил. Она часами ждет хоть какого-то шума, звука шагов, голоса, но никто не открывает рта, даже надсмотрщики, согласно уставу, не имеют права разговаривать. День и ночь проходят, и между ними нет никакой разницы. Она плохо себя чувствует и снова вынуждена писать губернатору: она просит разрешить ей немного больше бывать на воздухе и иметь возможность хотя бы немного разговаривать с другими заключенными. Трудно понять, каким образом Инессе удавалось писать письма и как они доходили до адресата. Адресат все тот же: Александр. Вернувшись из путешествия на Восток, он с детьми живет в Пушкино и отсюда отвечает ей, и письма его все такие же сердечные, как будто он не осознает ее предательства. Он пишет, что сделает все возможное для ее освобождения. Она не теряет надежды, но чувствует, что силы оставляют ее. Каждый день она хватается за любую разрешенную ей деятельность, думает о детях. Она пишет Александру: «Когда я была на воле, мы с детьми мечтали о путешествии по Волге и хотели полюбоваться озерами Финляндии. Если хочешь и если у тебя есть деньги, ты мог бы осуществить эти мечты». И добавляет: «Попроси детей нарвать в лесу немного цветов и пришли мне их тем же способом, каким посылаешь письма. Мне так хочется полевых цветов». Из писем Александра она узнает о том, что делается на воле, что происходит на войне и как развивается революционная деятельность. Кровь, насилие, страдания, которые она наблюдала на улицах Москвы, наталкивают ее на горькие мысли. «Говорят, – пишет она Александру, – что поражение на войне неизбежно, и это хорошо для революции. Но как только я подумаю о голодном народе, которому предстоит заплатить за это дорогую цену, меня охватывает ужасный страх, и мне кажется, что мы устремляемся в бездну. Нам надо как можно быстрее освободиться от этого губительного ярма. Есть только один путь…»

Наконец семье Арманд удалось добиться ее освобождения. 3 июня, после трех месяцев заключения, Инесса вышла на свободу. Володю и Ваню тоже выпустили из тюрьмы. На беду, здоровье первого хуже, чем ожидалось: усилился туберкулез. Поэтому ему нужно, как тогда было принято, покинуть холодный и неблагоприятный климат России и поехать лечиться на юг Европы или в горы Швейцарии. Инессе нужно его сопровождать, но ей не хочется: она так давно не видела детей, ей хотелось бы побыть с ними и возобновить политическую деятельность. Только несколько дней спустя она решается отправиться вместе с Володей: она понимает, как она ему нужна. Так получилось, что в июле 1905 года, в тот момент, когда история России, как кажется, входит в новую фазу, Инесса находится вдали от центра событий. Она не видит собственными глазами рождение Советов. С опозданием узнает она о мятеже на крейсере «Потемкин» и о всеобщей забастовке железнодорожников, парализовавшей всю необъятную страну. В Ницце узнает она о том, что царь пошел на уступку: он был вынужден принять закон о всеобщих выборах.

Холод ссылки

Хотя уже наступила осень, в Ницце, благодаря средиземноморскому климату, тепло: Володя и Инесса живут неторопливо, проводя время в прогулках, чтении, обмениваясь мыслями. Эти дни можно было бы назвать счастливыми, если бы Инесса так часто не думала о России. Не проходит и дня, чтобы она не поинтересовалась, что происходит на родине. Каждое утро она прочитывает европейские газеты, выискивая новости, и в длинных письмах выспрашивает тех, кто может дать ей хоть какую-то информацию. Она пишет Александру: «Мне так хотелось бы быть там, чтобы внести свой скромный вклад в великое народное дело». В Европе ее удерживает лишь любовь к Володе и беспокойство о его здоровье.