Объект закрытого доступа

Незнанский Фридрих Евсеевич

— Я же сказал: ни-че-го. Пепельница пуста, салфеток смятых нет. Стол вытерт начисто. Голяк, Сань, полный голяк.

Несколько секунд коллеги молчали, каждый по-своему переживая неудачу. Александр Борисович стряхнул с сигареты пепел и горько пошутил:

— По крайней мере, он никого больше не убьет.

— Ну да, — хмыкнул Грязнов. — И о заказчиках своих ничего нам не расскажет. Сделал дело, и теперь от него избавились, как от ненужного мусора.

— Что с прослушкой и наружным наблюдением?

— Тоже ничего хорошего. Чипы со вчерашнего утра не подают сигналов. От «наружки»

Гатиев и Рыцарев умело ушли. Даже если убийство Али — дело их рук, мы об этом, скорее всего, не узнаем. Что касается остальных фигурантов, то ничего экстраординарного они не делают. Работают, разъезжают по городу, едят в ресторанах. Будни, одним словом.

Турецкий положил сигарету на край пепельницы и, болезненно поморщившись, помассировал пальцами висок.

— Черт…

— Что?

— Да мигрень замучила. Это все приятные новости, какие ты хотел мне сообщить?

— Нет, Сань, не все. Есть еще одна. Правда… — Он замялся. — Не знаю, стоит ли волноваться…

Турецкий рассердился:

— Да не томи ты, ради Бога! Говори толком: что случилось?

Грязнов смущенно откашлялся:

— Да, понимаешь, сотрудник один пропал. Оперативник.

— Я его знаю?

— Знаешь. Только не его, а ее. Это Галя Романова.

— Так, — хмуро произнес Александр Борисович. — Она что, не вышла на работу?

— Не вышла, Саня. И «сотовый» ее молчит. Соседка из квартиры напротив — вредная такая старушенция, с прибабахом немного, следит за всеми соседями — говорит, что Галя не ночевала дома. Перед тем как уйти из дома, Галя странно себя вела. Нарядилась как на праздник: туфли, вечернее платье.

— И все?

— И все.

Александр Борисович вновь помассировал висок.

— Чертовщина какая-то! Может, девчонка просто загуляла?

— Надеюсь, что так. Хотя раньше ничего подобного она себе не позволяла.

Известие об исчезновении Гали Романовой взволновало Турецкого не на шутку. Но он взял себя в руки и сказал твердо:

— Ладно, не будем волноваться раньше времени. Подождем чуток, а там, глядишь, все само собой прояснится. А пока нужно вплотную заняться убийствами коменданта Кремлевского дворца и заведующего лабораторией «Мосводоканала». Да, и еще. Ты слышал о недавней смерти генерала Абрамова?

Вячеслав Иванович крякнул от неожиданности:

— Ты что, думаешь, его смерть тоже связана со всей этой…

— Не знаю, Слав. Не знаю. Управление генерала Абрамова охраняло важные объекты в Москве, в том числе и правительственные здания. К ведению управления относился и Кремлевский дворец съездов. И вдруг Абрамов умер — почти в одно и то же время с Лесковым и Фоминым. Не знаю, как тебе, а мне такие совпадения не нравятся.

— Но ведь он вроде бы умер от естественных причин, — с сомнением в голосе произнес Грязнов. — Там же, кажется, что-то с сердцем?

— Еще раз повторяю: я не верю в совпадения, — жестко сказал Александр Борисович. — Поручи Солонину проработать эту ситуацию. Пусть поищет, порасспрашивает. А Гатиева и Рыцарева необходимо взять в двойное кольцо наблюдения. Фиксировать каждый шаг. Сдается мне, Алиева прикончил Гатиев.

— Чеченец хитер. Уходит от слежки так, будто

его в ЦРУ этому учили.

— Поручи слежку за ним своим лучшим сотрудникам. Да пригрози: если упустят — выгонишь их к чертовой матери из органов!

— Не горячись, Сань. Сделаю.

Турецкий и вправду был в ярости.

— Черт, попадись мне этот мерзавец с поличным, собственными руками с него шкуру спущу!

— Нет уж, — усмехнулся в трубку Грязнов, — предоставь это нам. Твое дело — шевелить мозгами, а руки подонкам будем выкручивать мы.

Турецкий немного помолчал, успокаиваясь, потом сказал:

— Договорились.

11

Виктор Солонин встретился со своим старинным приятелем — капитаном внутренней службы Антоном Савицким — в старой рюмочной неподалеку от Павелецкого вокзала. В эту рюмочную они частенько захаживали лет десять — двенадцать назад. Много событий прошло с тех пор, много воды утекло, но рюмочная ничуть не изменилась — казалось, время не властно над ней. Здесь были все те же обшарпанные потолки, та же голубоватая плитка на стенах, те же винегреты, оливье и эскалопы под мутным стеклом. И тот же грубоватый витраж на узких продолговатых окнах.

Капитан Савицкий, рослый мужчина с широким щербатым лицом и пепельными волосами, выглядел довольным. За два часа до этого он случайно — так ему, по крайней мере, думалось — встретился с приятелем, с которым не виделся года два. Встреча была теплой, а со стороны сентиментального Савицкого — даже восторженной. Капитан сам затащил Солонина в эту рюмочную — так ему опять же показалось; Солонин для виду поупирался, ссылаясь на неотложные дела, но ради старого приятеля дела отложил.

В рюмочной они сидели уже около часа. Первые полчаса мужчины рассказывали друг другу о том, как складывалась их жизнь в те два года, что они не виделись. Потом они говорили об общих знакомых, о политике, о футболе и тому подобных важных вещах. Была выпита бутылка водки, и к тому моменту, когда официант принес им вторую, капитан Савицкий окончательно растаял.

Не уступал ему и Солонин.

— Антон, — проникновенно говорил он, — мы с тобой не первый год друг друга знаем. Так или не так?

— Вить, ну что ты…

— Я спрашиваю: так или не так?

Капитан Савицкий смиренно склонил рыжеватую голову:

— Ну, так.

— Я когда-нибудь тебя подводил?

Капитан покрутил головой:

— Нет.

— Вот именно! — поднял палец Солонин. — Вспомни тот случай с Кабаном. Помнишь, как он тебе ребра считал? А как ты потом кровью кашлял, помнишь?

— Да, тогда ты вовремя подоспел, — охотно признал Савицкий, — иначе он бы меня просто убил.

Солонин скромно потупил взгляд:

— Ну, это ты, Тоша, преувеличиваешь. Жив бы ты остался. Кабан был мужик вспыльчивый, но отходчивый, до смерти не забил бы. Помнишь, как в том анекдоте? Француз прицелился в комара из пистолета и нажал на спуск. А комар как летал, так и летает. Француза спрашивают: «И что дальше? Комар-то жив!» А он им: «Жить он будет. А вот любить — никогда».

Савицкий хохотнул, хотя анекдот этот слышал раньше.