Объект закрытого доступа

Незнанский Фридрих Евсеевич

— В центр, — коротко сказал он таксисту.

— Куда именно? — переспросил водитель.

— Дмитровский шоссе, дом тридцать, — уточнил парень.

Водитель кивнул, и мужчина, стряхнув с зонтика дождевые капли и сложив его, забрался в машину. Тут же к машине с двух сторон подошли два оперативника. Открыв дверцы, они сели внутрь, расположившись по обе стороны от парня, сильно потеснив его.

Тот вытаращил глаза и открыл от удивления рот:

— What is the hell of…

— Милиция, — коротко объяснил один из оперативников и сунул мужчине

под нос раскрытое удостоверение.

Парень посмотрел на удостоверение, перевел испуганный взгляд на оперативника, потом вздохнул и опустил усталые глаза.

4

Можно было подумать, что на допрос привели совсем другого человека. Глаза парня из синих превратились в карие, кожа на щеках посмуглела, лицо осунулось, резче обозначились скулы.

Допрос, проводившийся на английском языке, длился уже полчаса. И все это время парень только и твердил, что «не знаю» да «не понимаю», изредка разбавляя эти фразы требованиями предоставить ему адвоката.

Время от времени Турецкий прикрывал веки и, болезненно морщась, потирал пальцами виски. Он по-прежнему мало спал, и днем бессонные ночи напоминали о себе пульсацией в висках.

На столе у Турецкого зазвонил телефон. Он снял трубку.

— Ну как? — поинтересовался с другого конца провода Меркулов. — Твой злоумышленник еще не раскололся?

Александр Борисович посмотрел на задержанного парня и сухо ответил:

— Увы.

— Слушай, Сань, я тут вспомнил… Года полтора назад мне довелось допрашивать одного террориста. Вывел он меня тогда из себя — страшно сказать как. А потом, в паузе, вдруг спросил: «А правда, что в русских тюрьмах мусульман одной свининой кормят?» Это его так командиры запугали, чтобы он живым не давался. Понимаешь? Я тогда дал слабину и сказал, что нет. Потом пожалел, но было поздно.

Меркулов замолчал.

— Ну? — нетерпеливо спросил Турецкий.

— Чего нукаешь? Попробуй со своим, вдруг сработает. У террористов в бригадах много впечатлительных парней и девчат. Им ведь в лагерях сутками вдалбливают про жестокости «неверных» и про то, что в России «неверные» мусульман угнетают. Сам ведь знаешь.

— Хорошо, я понял.

— Ну бывай.

Александр Борисович положил трубку и продолжил допрос. Когда на очередной вопрос Турецкого парень ответил заученным «Я ничего не знаю, меня задержали незаконно», Александр Борисович вдруг резко сменил тактику и жестко прорычал:

— Чушь! Где ты видел, чтобы неверные судили кого-нибудь законно? — Турецкий взял со стола Уголовный кодекс и помахал им перед носом у парня: — Вот видишь? Это не Коран, а Уголовный кодекс. Шариатом он даже не пахнет. — Александр Борисович резко шлепнул кодексом о стол, так, что парень даже вздрогнул, и сказал загробным голосом: — Того, что мы о тебе знаем, достаточно, чтобы упечь тебя в тюрьму лет на десять!

— Я… не боюсь, — сказал в ответ парень. Однако голос его звучал неуверенно, и Турецкий продолжил нажим.

— Зря, — сказал он с садистской усмешкой. —

Твои братья по оружию наверняка тебе рассказывали, что в России мусульманам приходится несладко. Им и на воле-то страшно по городу ходить, а уж про тюрьму и говорить нечего. Ты сгниешь в русской тюрьме, Ахмет. Ты будешь сидеть в камере с десятком неверных. О намазе можешь забыть сразу. Нравы в русских тюрьмах жестокие, тебе не позволят стучать головой об пол по пять раз в день. И это еще не все. Еду в наших тюрьмах подают два раза в день. Утром — свиную похлебку, вечером — кусок вареной свинины. Иногда мясо заменяют салом. А если заключенный отказывается есть, его кормят принудительно. Не можем же мы допустить, чтобы заключенные умирали от голода. Как тебе такое меню?

— Не пытайтесь меня запугать, — бледнея, пролепетал парень.

— Запугать? — Турецкий посмотрел на парня в упор немигающими, стеклянными глазами. — А зачем мне это? Я просто описываю ситуацию. Даже если тебе удастся выжить в тюрьме в первую неделю, дольше месяца ты там все равно не протянешь. Неверные разорвут тебя на части.

— Я не боюсь смерти! — гордо вскинул голову парень.

— Верю, — кивнул Турецкий. — Думаешь, после смерти твоя душа отправится к Аллаху? А знаешь, как у нас в тюрьмах поступают с мертвыми мусульманами? Нет? Ну так я тебе скажу. Перед тем как похоронить, их зашивают в свиные шкуры!

В глазах парня появился ужас.

— Это… неправда, — пролепетал он.

— Неправда? — Турецкий взял со стола Уголовный кодекс, раскрыл его и шмякнул перед парнем. — Вот! Статья пятьдесят шестая, часть первая. «Зашивание мусульман в свиные шкуры в качестве профилактических мер, направленных на искоренение терроризма»! Прочесть ее целиком?

— Но ведь это… варварство, — прошептал парень.

Турецкий холодно рассмеялся.

— Ва-арварство! — протянул он, затем резко оборвал смех и сухо произнес: — А чего ты ждал от неверных? Вы ведь не церемонитесь с врагами? Ну а мы и подавно.

Он закрыл Уголовный кодекс и отложил его в сторону. Затем сказал заметно смягчившимся голосом:

— Так что решайте сами, Ахмет. Либо мы становимся друзьями, либо вы еще при жизни превращаетесь в грешника, а после смерти будете тухнуть в свином жире.

Парень поднял взгляд и испытующе вгляделся в лицо Александра Борисовича. Лицо это было бесстрастной маской. Парень поежился.

— Я должен подумать, — тихо сказал он.

Турецкий покачал головой:

— Нет. Вы должны решить прямо сейчас.

Паренек неуверенно посмотрел на «важняка» и сказал:

— Я не…

— Тем лучше, — оборвал его Турецкий и снял телефонную трубку. — Ты мне надоел. Пусть с тобой поработают уголовники и тюремные повара. А после этого мы продолжим беседу.

Александр Борисович отвел от парня взгляд, словно и вправду потерял к нему всяческий интерес, и принялся набирать номер.

— Постойте, — тихо сказал парень.

Турецкий продолжал жать на кнопки.

— Подождите! — повысил парень голос.