Оберег для невидимки
Шрифт:
— Какое сердце? Что ты несешь? Я с ней и пары слов не обмолвился за все время. — Рихард скривился, будто у него разом заболели все зубы. — Какой любимой? — Вдруг глаза графа округлились, а брови поползли вверх. — Сколько провалялся?!
Леонард нервно хохотнул. Очевидное недоразумение между ними выглядело со стороны идиотской комедией, которую разыграли два бездарных актера. И тут, заметив в темном дверном проёме спальни отчаянно зевающую в кулачок заспанную бессу, протянул насмешливо:
— А я понять не могу: что за ахинею несусветную ты тут несешь? Про приличия. Про скандал. Да об одной ли и той же особе мы с тобой толкуем, милейший?
— Лео,
— Нет, если ты передумал, я с удовольствием пересмотрю кандидатуру на роль госпожи Карре, — не обращая внимания на укоризненно-красноречивый взгляд девушки «я кому говорю!», продолжал ёрничать виконт, наслаждаясь вытягивающейся физиономией бывшего больного. — Аннушка, зачем он тебе такой нужен — ушибленный на всю голову?
Та моргнула непонимающе и уставилась на высокую спинку кресла, над которой виднелась только чья-то темная растрепанная макушка. До её сознания медленно доходило, что не такая уж она и неизвестная, эта макушка, а очень даже знакомая! До кома в горле, до судорожного вздоха, до жжения от слез в уголках глаз. До готового сорваться вскрика радости.
Разбуженная далеко не тихими голосами неизвестных спорщиков, что, забыв о деликатности, имели наглость устроить в гостиной пострадавшего настоящую свару, она скатилась с постели и, смаргивая сонную пелену с глаз, поспешила прекратить это вопиющее безобразие. И когда из кресла медленно, очень медленно стал подниматься хозяин темной всклокоченной шевелюры, у неё ослабли ноги. Сомневаясь в своем рассудке, оглянулась назад — постель пуста. Руки безвольно повисли вдоль тела. Она проспала его пробуждение! Не почувствовала, не услышала! И даже когда сползала с ложа, не обратила внимания, что больной отсутствует на своей половине.
Стояла с беспомощным видом, глядя, как самый любимый человек на свете, её боль и тоска последних дней, делает первый шаг в её сторону. Заметила, как его глаза вспыхнули сумасшедшей радостью, и уже не могла оторваться от них. Двигался он странно — скованно. Она успела только подумать, что у него наверняка болят мышцы после долгого лежания, как предмет её нежной любви сделал резкий рывок. Она оказалась в кольце сильных рук, прижатая к телу Рихарда. Его губы прижались к её лбу в какой-то отчаянной тоске. Ладони графа заскользили по девичьей спине вверх-вниз, то судорожно, то мягко.
— Боги, Анна, как я соскучился! Кажется, что прошла целая вечность с момента нашей разлуки. Когда ты приехала? Ты мне снилась. Это был самый долгий, тревожный и мучительный сон.
Он все говорил, говорил, а девушка слушала его низкий, срывающийся от волнения баритон, беззвучно роняя слезы счастья, пропитывая ими мягкую ткань халата.
— Ты так долго спал, — прошептала с горечью, крепко обвив его руками. — Ты бесконечно, преступно, бессовестно долго спал! — А потом её словно прорвало, и слова полились бурным бессвязным потоком: — Зачем ты встал? Ты очень рано встал! Тебе нужно лежать! Голова не кружится? Не болит? Господи, какие у тебя синяки под глазами! Чувствуешь слабость? — Отстранившись, щупала, гладила мужчину по лицу, плечам, шее, не замечая его слегка изумленного и растерянного взгляда. — Ты, наверное, голодный? Конечно, ты голодный! И горячий. Почему ты горячий? У тебя температура? — Привстала на цыпочки и, настойчиво притянув к себе его голову, коснулась лба мягкими устами. — Ваши лекари — коновалы! Не могут
В сторонке хрюкнул виконт и развел руками на пораженный взгляд Рихарда.
— Именно так. Сегодня одиннадцатый день пошел после пожара. Тебе поставили неутешительный диагноз. Ты уходил за грань, Рич. Только вот она не верила. Она единственная не сдалась, боролась и… скандалила.
— Не может быть… — тихо прошептал мужчина.
— Аннушка, наш граф сейчас в некотором… неадеквате. Ты сама расскажи ему, что случилось, а я пойду… отца обрадую. Ну и Бейла Ореста заодно, пожалуй. Вот кто больше всех возликует-то!
— Стой! — встрепенулся Моран. — Не спеши разносить столь радостную весть по дому. Дай мне пару часов, чтобы понять, что я уже не сплю.
— Нет, я, конечно, все понимаю… — пропел издевательски Лео, — радость встречи и все такое, но не пристало, как ты сам говорил, девице находиться в комнате одинокого мужчины слишком долго! Ах, как это аморально и непристойно, господин хороший! Вы ставите под сомнение репута…
— Уйди, Лео. Богами заклинаю, уйди!
С лица Карре вдруг враз слетела показная маска насмешника и балагура. В два шага преодолев расстояние до замершей парочки, он с самым с серьезным видом заключил обоих в крепкие объятия.
— Я рад, что ты снова с нами, старший.
Анна, оказавшись зажатой меж двух мужчин, почувствовала себя попавшей под пресс. Сдавленно крякнула, потом булькнула и, тихо рассмеявшись, пискнула тоненьким голоском:
— Раздавите, сумасшедшие!
Виконт, улыбнувшись, отстранился, дружески хлопнул по спине Морана и пошел на выход.
— Четыре часа вам даю от щедрот моих душевных. Надеюсь, хватит… наговориться.
Прозвучало двусмысленно, к тому же совершенно возмутительным покровительственным тоном.
Дверь закрылась, Анна смутилась, граф полез целоваться. Не затягивая это дело, потому что давно хотелось. Потому что стоять рядом с этой женщиной и не касаться её уст, не ощущать своими губами бархатистость кожи на лице, не вдыхать только её сводящий с ума запах — было мучением. И так он к этому процессу подошел ответственно, что Векшиной ничего не оставалось, как расслабиться и потеряться в ощущениях. Из головы начисто вылетело и собственное имя, и где она, зачем, какое время года, день или ночь — вообще все! Остались только руки любимого, его дыхание, стук сердца, жар тела. В голове её сделалось пусто и легко. Томлением наполнилась душа — делай он сейчас с ней, что ему вздумается, даже не дернулась бы.
Стоять посреди комнаты было уже невмочь. У обоих подкашивались ноги. Опьяненных сладостными эмоциями, их штормило и пригибало к полу. Не сговариваясь, они слаженно шагнули в сторону спальни. Как превосходный партнер, Рихард не спеша вел свою даму в танго, увлекая в темную комнату, к мягкому ложу. Возбужденный, страстный, горячий. Каким-то чудом Морану удалось — не иначе сноровка — не зацепиться плечом за дверной косяк, не споткнуться о ковер, не снести вставшее на пути кресло, не промазать мимо кровати и бережно уложить на неё свое сокровище. Оно, сокровище, и не сопротивлялось, покоряясь его силе и превосходству над собой. Его неистовому натиску и невыразимой трепетности одновременно.