Оберон - 24. Часть вторая.
Шрифт:
Не нравился мне этот дон. Надо было сразу его заколоть, меня остановило лишь то, что где-то должен быть спрятан их пленный. Кого-то они взяли.
Дон оказался честен, показал, где лежит связанный, с кляпом во рту, боярин.
Когда мы освободили его, боярин уставился на меня, как на привидение.
– Ратибор? – спросил он, - Не узнаёшь меня?
– А должен? – удивился я.
– Да, - смутился боярин, - теперь меня никто не признает, коли дал себя взять в плен. Даже любимый племянник не
– Пошли, дядя, мы и так опаздываем, - сказал я, отворачиваясь от бывшего пленного.
Навьючили лошадей пленными, посадив боярина, сам сел верхом, только Вольха шёл пешком, ведя переднюю лошадь. Лошади оставляли за собой лосиные следы: вместо подков к их копытам были прибиты лосиные копыта, или коровьи, не разобрал.
– Ратибор! – позвал меня Вольха, когда показался частокол заставы, - Ты никому не расскажешь, как я сражался с этим… доном?
– Замечательно сражался, - признал я, - почему не рассказать?
– Не надо, - смутился Вольха.
– Ну, если ты такой скромный, промолчу, - усмехнулся я. Дело в том, что мы каждое утро упражнялись с деревянными мечами, и с Вольхой я справиться не мог, но сейчас-то я был в скафандре! Который уже был голоден. Придётся сначала хорошо поесть, потом раздеваться.
Трофеи мы сдали Микуле, тот выслушал мой отчёт, более подробный пусть составляет Вольха, мне надо к Кате!
Мы встретились на улице, обнялись, я попросил накормить меня, потому что скафандр хочет есть, он уже начал меня кушать. В бане, где был накрыт стол на четверых, я, не снимая скафандра, съел всё, что не успела съесть Катя. Этот дозор вымотал меня, выпил все силы. Катя тоже выглядела утомлённой.
Помывшись в бане, мы отправились спать, попросив ребят не мешать нам сегодня.
– Тоник! – обратилась ко мне Катя, - ты сильно устал сегодня?
– Не надейся, - пробормотал я, - сейчас отдохну… - я заснул.
Утром меня разбудила Катя. Но, не успели мы поцеловаться, как нас позвали завтракать.
Микула был необыкновенно хмур и молчалив, видно, сведения, добытые у пленных, были не очень радостными. Я не стал его расспрашивать, захочет, сам расскажет, не захочет, оно мне надо?
На то он и начальник, чтобы за всех переживать и волноваться. Завтрак прошёл в молчании, только мы с Катей стреляли друг в друга глазами, не удерживаясь от улыбок и сдержанного смеха.
Задумчивый Микула не мешал нам, должно быть, списывая наши выходки на нашу молодость, почти детство.
После завтрака мы пошли размяться на тренировочное поле. Выпавший за ночь снег покрыл всё белым покрывалом, сквозь тучи проглядывали лучи солнца, снег искрился, кое-где сверкал разноцветьем, воздух был чистым, хотелось им дышать до скрипа в лёгких.
Сегодня Вольха опять решил сразиться со мной. Мы яростно рубились, я был
Сильно хромая, ушел с поля. Я продолжил разминку с Дубыней, Катя сражалась сразу с двоими, отрабатывая обоерукий бой. Надо тоже взяться за такие упражнения, подумал я.
Потом пришёл мрачный Микула и сказал, что Вольха сегодня не ходок, останется на заставе, залечивать колено, а я пойду в дозор с Дубыней. Катя остаётся без напарника, отдохнёт, заодно наведёт порядок в нашей светёлке, а то вечерние посиделки принесли свои плоды, теперь надо убраться.
Но, если княжна считает это ниже своего достоинства, то приставит к ней денщика.
Катя посмеялась, сказав, что вдвоём всегда веселей работать.
Я облачился в свою вторую шкуру, которая уже насытилась в питающей жидкости, и вышел с молчуном Дубыней.
Этот дружинник был более внимателен, молча, показывал мне, на что надо обращать внимание, но больше наблюдал сам. Сегодня, к счастью, ничего неординарного не произошло. Когда начало закатываться солнце, мы вернулись на заставу, неся донесение от соседей.
Я побежал со счастливой улыбкой к Кате, мечтая, что сегодня оторвусь по полной, за вчерашний вечер!
– Ратибор! – дорогу мне преградил Вольха.
– Вольха, не до тебя, знаешь, сегодня, пожалуй, не будет вечеринки!
– Да, сегодня мы не будем собираться, - согласился Вольха, - потому что я беру Ладу в жёны. Я обязан это сделать, так-как порушил её честь.
– Какие ещё жёны? – не понял я, пытаясь пройти мимо Вольхи, - она давно моя… - до меня медленно начал доходить смысл слов:
– Какую честь?
– Лада была девственна, Ратибор, вы обманывали нас, вы не женаты. Теперь я опозорил её, и обязан жениться. Вот, откупное, - Вольха протянул мне кожаный мешочек, высыпал на ладонь несколько красных камешков. В голове у меня помутилось.
– Шш-и-х! – вылетела из ножен сабля.
– Шш-и-х! – вылетел меч из ножен Вольхи. Мешочек полетел на снег, рассыпались красные рубины, зелёные изумруды, бриллианты… Особенно меня поразили рубины: как кровь!
– Стойте! – услышали мы девичий крик, - Вы что?! Уберите оружие! Немедленно!
Я увидел Катю, и гримаса боли исказила моё лицо: она знала, что я смогу зарубить Вольху, а он меня – нет. Спасает его, значит! Я с яростью посмотрел ей в глаза. Катя спокойно выдержала мой взгляд, и я совсем сошёл с ума от горя.
– Тебя покупают, Катя! – сказал я, поддев мешочек сапогом, бросил его ей под ноги. Остатки самоцветов кровавыми каплями рассыпались у её ног, - посмотри, не мало ли?
Катя побледнела, обернулась к Вольхе, тот уже убрал свой меч. Я, подумав, тоже бросил саблю в ножны.