Оберон - 24. Трилогия
Шрифт:
— Ты не видишь здесь нужных тебе мужиков? — спросил я грубовато.
— Тоша, перестань мне грубить! Хоть ты и избалованный братишка, всё же веди себя приличнее!
— Слушаюсь, мой фюрер! — Катя только головой покачала:
— Зря я не купила тебе жвачку! Хоть рот был бы занят!
— Ещё не всё потеряно, — ответил я, — смотри, в киоске продают.
— Какую тебе? — я прилип к стеклу, разглядывая всякие интересные вещи. Здесь было всё почти так, как у нас, в том Мире, где я жил, и в тоже время многое
— Ну, выбрал? — потеряла терпение Катя.
— Возьми вон ту, с картинкой. Такую я ещё не видел, — сказал я, показав на упаковку с японскими иероглифами. Катя купила, и отдала мне. Развернув, я кинул горошину в рот. Разжевав, выдул пузырь. Пузырь лопнул, залепив мне половину лица.
— Антон! — воскликнула Катя, доставая носовой платок из сумочки.
— Это же бубль гум! — воскликнул я в ответ, собирая жвачку, и снова отправляя её в рот.
— Дитя и дитя! — покачала головой Катя.
— Бытие определяет сознание, — философски заметил я, выдувая очередной пузырь.
Катя остановила такси, попросила отвезти по адресу. Мы сели на заднее сиденье, и поехали.
Приехали в довольно симпатичный двор, был здесь крохотный парк, присутствовали и вездесущие гаражи. Пока ехали, я наслушался в свой адрес немало нелестных суждений, так что разговаривать не хотелось. Чем этому таксисту не нравятся подростки? Сижу, никого не трогаю. Подумаешь, жвачку прилепил к спинке переднего сиденья! Откуда я знал, что она не отклеивается? С лица легко сходит.
Когда я сказал, что жвачка прилипла намертво, шофёр разразился бранью. Я удивился:
— Да фиг с ней, со жвачкой! У меня ещё есть!
Тут я и наслушался, какие мы отвратительные, и зря такая красивая девушка взяла с собой такого омерзительного брата. С таким братом она никогда не выйдет замуж.
При этих словах я подавился, а Катя, хлопая меня по спине, сказала:
— Вот видишь, Тошка, люди тебя насквозь видят!
Так я и вылез из такси, не в силах сказать таксисту спасибо.
Квартира наша была на девятом этаже, то есть там, куда лифт не ходит.
Открыв дверь ключом, мы зашли внутрь, обошли все комнаты.
— Вот эта комната, с лоджией, моя, — сказала Катя, — ближе к выходу и кухне — твоя.
— Почему это эта твоя? — спросил я, — Мне, может быть, тоже лоджия нравится.
— Здесь ближе ванная. А к тебе будет ближе кухня.
— Кать, мы…
— Забудь! — щёлкнула меня по носу Катя, отправившись искать постельное бельё.
— Не обманули, есть, — сказала Катя, — вот твоё бельё, заправляй свою кровать.
— Сама заправляй, — буркнул я, сев на диван и надув губы.
— Как хочешь, нам ещё за багажом ехать.
— Я устал.
— Ну, вот видишь, малыш, ты устал. Ложись, отдохни, Тошка-Антошка, я сама съезжу, а то ты фонишь, всё вокруг себя забиваешь. Какую
Я хотел сказать, но передумал.
— Купи какую-нибудь книжку. Посмотри, нет ли про таких, как я, называемся мы «попаданцы». Запомнишь? О попаданцах в детское тело. — Катя странно посмотрела на меня, пообещала поискать, и ушла. А я вздохнул, загрустив о нелёгкой жизни неоднократного попаданца, и пошёл застилать свою кровать.
Поборовшись с постелью, я подошёл к окну и стал смотреть на двор.
Ага, здесь и ребята моего возраста есть. Сходить, познакомиться, что ли? То, что я устал, я так сказал, чтобы не тащится в камеру хранения, за багажом. Я тихонько вздохнул, глядя на пацанов.
Годами тренировался, оттачивал мастерство, давно уже побеждал степняков, даже дружинников, и вот, снова всё надо начинать сначала. Я попытался сегодня утром в, спортзале, узнать, какие умения у меня сохранились, пока меня там не нашла Катя, за ухо вытащив оттуда. Что Васька, что, Катя, только и знают, за ухо хватать…
Что я хотел сказать? Всё, наработанное за эти годы, осталось в том теле.
Посмотрев в окно ещё немного, я всё-таки решил пойти, погулять. Открыв замки, которые открывались изнутри без ключей и сами закрывались, я вышел на площадку, захлопнул дверь, и побежал по лестнице вниз, напрочь забыв о лифте. Нажав на кнопку, я с трудом открыл тяжёлую входную дверь, и выскочил на свободу.
После свежести подъезда меня охватило ласковое августовское тепло.
Сориентировавшись, я подошёл к тому месту, где сидели пацаны. Пацаны играли в ножички. Я уже думал, что эта игра забыта, и на тебе!
Играют в эту игру так: нарезают на земле круг, и конаются. Выигравший берёт ножик, и втыкает его в круг. Потом нарезает себе землю. И так, пока его нож не упадёт. Земли остаётся всё меньше, условия всё сложнее: ножик бросают с коленки, с локтя, с плеча, с носа.… Один теряет ход, другой продолжает, отбирая нарезанные кусочки.
Я засмотрелся, и не сразу заметил, что возле меня кто-то стоит. Оглянулся, и увидел, что это девочка, одетая в белую маечку и коротенькую синюю юбочку.
— Привет, — улыбнулась она мне, — ты недавно приехал? Это ты с сестрой приехал?
— Откуда ты знаешь, что она моя сестра? — удивился я.
— А кто она тебе? Тётка? Мама?
— Может, жена, — невозмутимо ответил я. Девочка, сначала молча, смотрела на меня круглыми глазами, потом даже согнулась от смеха.
— Что ты смеёшься? — удивился я, и девочка ещё сильнее засмеялась.
— Ой, не могу! — выдавила она, наконец.
— Меня Маша зовут, — представилась она, протягивая руку, как мальчишка. Я пожал её руку:
— Антон.
— Тошка, значит.
— Если хочешь, называй так, — согласился я, — во что у вас ещё играют?