Обещания и Гранаты

Миллер Сав Р.

— Господи. — Проводя рукой по лицу, я потираю ноющую челюсть. Глядя на Джонаса, я киваю в сторону двери. — Ты можешь идти.

— Я бы не прочь остаться на шоу.

Я пронзаю его взглядом, и он фыркает, но все равно встает на ноги, заставляя свои армейские ботинки стучать по полу сильнее, чем обычно. Когда подходит к двери, Елена слегка сдвигается в сторону, чтобы дать ему пройти, не сводя с меня пристального взгляда.

— Будь с ним помягче, ладно, милая? — говорит Джонас, и мне приходится вцепиться в пластиковые подлокотники своего кресла,

чтобы не наброситься на него и не разорвать ему кишки через задницу за то, что он даже посмотрел на нее, после всего.

Она поворачивается, моргая, явно застигнутая врасплох, хотя по его интонации или по тому факту, что он вообще с ней разговаривает, я не могу точно сказать. Это происходит мгновенно, то, как его внимание гасит ее огонь, пальцы сжимают пламя, пока оно полностью не исчезнет.

— Ты кто? — спрашивает она, прищурив глаза, разглядывая кожаную куртку, натянутую на широкие плечи, нечесаную бороду, общее ощущение опасности, которое следует за ним, как грозовая туча.

Ее нога слегка отступает назад; Джонас, кажется, не замечает, но я ловлю этот момент, и отступление скручивает мой желудок в узлы.

— Джонас Вулф, рад с тобой познакомиться, — говорит он, опуская подбородок в знак признательности. — Хотя не удивлен, что ты этого не знала. Вон тот, черт возьми, ужасно умеет представляться.

Он тычет большим пальцем в мою сторону, и я чувствую, как барьер между моим терпением и его отсутствием ослабевает, чем дольше он стоит здесь, открыто бросая мне вызов.

— Как насчет того, чтобы я познакомил тебя с внутренней частью гроба? — говорю я, отстегивая свой пистолет от того места, где он пристегнут к поясу, взводя курок и заряжая магазин в патронник.

Направив его прямо на коленную чашечку Джонаса, я опускаю указательный палец на спусковой крючок, мысленно отсчитывая, сколько времени ему потребуется, чтобы пошевелиться.

Он игнорирует меня, одаривая Елену заговорщической улыбкой.

— Не самый вежливый парень, не так ли?

— Не самы, — тихо соглашается она, переводя взгляд на меня; прежнее тепло медленно превращается во что-то более тусклое, во что-то нуждающееся.

В ее глубине скрыт дискомфорт, и мне требуется секунда, чтобы понять, что она может чувствовать, возвращаясь сюда после нападения.

Что, хотя прошло уже несколько недель, ей, возможно, все еще нужно успокоиться, и, ворвавшись внутрь, чтобы встретиться со мной лицом к лицу, возможно, она пропустила несколько важных шагов к выздоровлению.

Даже самое прочное стекло трескается под достаточным давлением.

— Прощай, Джонас, — огрызаюсь я, зажмурив один глаз, чтобы лучше прицелиться. Как только начинаю нажимать на спусковой крючок, не обращая внимания на то, что снаружи есть клиенты, он рывком открывает дверь.

— Ладно, — говорит он, размахивая папкой в моем направлении, кивая на Елену.

— Еще раз, рад наконец познакомиться тобой, Елена. Уверен, что скоро увижу тебя вновь.

Она кивает, не сводя с меня пристального взгляда, а затем

выскальзывает из комнаты, не сказав больше ни слова, закрывая за собой дверь.

— Запри дверь и медленно иди ко мне, — приказываю я, согнув указательный палец в жесте «иди сюда».

Ей требуется мгновение, на ее лице мелькает нерешительность, чтобы перевести дух, но затем она поворачивается, повинуясь дрожащим рукам. Ее горло тяжело вздрагивает от глотка, когда она направляется ко мне, прижимая ладони к животу, более скромная и покорная, чем я когда-либо видел ее раньше.

Контраст почти поразительный, девушка, которая ворвалась в офис всего несколько минут назад, даже не сравнима с той, что стоит передо мной.

— Сейчас, — говорю я, кладу пистолет на стол, сажусь прямо и провожу руками по бедрам. — Присаживайся.

Ее брови приподнимаются, и она оглядывается вокруг, отмечая, что единственный другой стул в офисе — это тот, что стоит за столом Джонаса. Медленно ее глаза возвращаются ко мне, этот милый, знакомый румянец ползет вверх по ее шее.

— Это уместно? Твой друг мог бы вернуться.

— С запертой дверью? Сомнительно. — Похлопывая себя по коленям, я выжидающе поднимаю брови, наблюдая, как она борется с неуверенностью. — Ты можешь сидеть, где захочешь, малышка, если тебе действительно неудобно. На столе, на полу. Ты даже можете остаться стоять. Но, несмотря ни на что, мне нужно, чтобы ты поговорила со мной, начиная с того, что ты извергала, когда ворвалась сюда.

Сжимая и разжимая кулаки, она борется, ее глаза бегают по комнате, словно она ищет нужные слова. Наконец, она снова кивает, затем сокращает расстояние между нами, устраиваясь у меня на коленях.

Платье, которое на ней надето, задирается высоко на бедрах, и я стягиваю его вниз, когда она устраивается, отчаянно желая почувствовать ее такой опять же, но также осознавая, что она явно через что-то проходит. И прямо сейчас ей нужно нечто большее, чем быстрый, грубый трах.

— Итак, — подсказываю я, запуская пальцы в волосы у нее на затылке, слегка откидывая ее голову назад. — Ты встретила девушку на улице.

Она сглатывает, ее горло двигается в такт движению. Глаза широко раскрыты в этой позе, уязвимые, когда она вынуждена смотреть на меня снизу вверх, и это воспламеняет всю мою гребаную душу.

— И ты автоматически предположила, что она была кем-то, с кем я был близок в прошлом? Или, в настоящее время я близок, если твое предыдущее обвинение остается в силе.

— Она сказала, что знает тебя.

Оттягивая ее голову назад еще больше, я провожу носом по гладкой поверхности ее шеи, глубоко вдыхая. Мои губы приоткрываются, верхний ряд зубов нежно царапает покрытый струпьями синяк, украшающий ложбинку между ее шеей и плечом.

За свою жизнь я видел много произведений искусства, все в разных вариантах этого термина, но я никогда не видел таких захватывающих дух, как она. Бледный холст ее гибкой плоти, расписанный доказательствами наших грехов.