Обещания и Гранаты

Миллер Сав Р.

— Ты что?

— Вайолет не отвечает на мои звонки, и она, на самом деле, была крайне непреклонна в том, что ей не нужны мои деньги или мое присутствие в ее жизни вообще. Какой смысл мне позволять трасту оставаться неиспользованным, если единственный человек, как я хочу, им не воспользуется?

— Это наводит на вопросы…

Я киваю, уже зная, о чем он говорит. По дороге домой на самолете адвокат по недвижимости моего дедушки изучил все возможные пути вывода денег, и хотя я мог бы пожертвовать их на благотворительность или

оставить на черный день, в конечном счете я решил выкупить себя у Риччи Инк.

— Подожди, — говорит Джонас, поднимая палец вверх. — Ты выкупил себя из компании семьи твоей жены?

— Я все равно хотел уйти в отставку. Я становлюсь слишком стар для такого образа жизни.

Джонас закатывает глаза.

— Черт возьми, приятель, тебе тридцать два. Ты уверен, что это не один из тех безумных, импульсивных поступков, которые ты совершаешь, когда чувствуешь, что тебя загнали в угол?

Ему не обязательно прямо говорить об этом, но подтекст есть: например, мой брак.

По крайней мере, так он его видел.

Для него он было чем-то, что появилось из ниоткуда, внезапно возникло, потому что меня шантажировали, и мне нужен был выход.

Безрассудство и опасность, приведшее к гораздо большему, чем я когда-либо мог себе представить.

Но это, как и мое решение сейчас, не имело ничего общего с

импульсом.

— Каждое решение, которое я принимал в своей взрослой жизни, было тщательно согласовано после тщательного рассмотрения. Я не рискую, если не уверен в исходе. — Мои слова, сказанные Елене несколько недель назад, свежо всплывают в моей памяти, доказывая, что даже тогда я изо всех сил старался быть честным с ней.

Я не мог рассказать ей все подробности, но пытался.

— В этом нет ничего импульсивного, — говорю я, проглатывая еще один глоток скотча. — Я хотел уйти из мира мафии, и предпринимаю шаги, чтобы это произошло.

— Ты сам сказал, что на самом деле невозможно по настоящему покинуть этот мир. — Поставив свой напиток на стол, Джонас складывает руки вместе, приподнимая бровь. — Что делает тебя таким особенным?

— На бумаге я не буду существовать для этих парней. Когда федералы придут за «Риччи Инкорпорейтед», по крайней мере, я буду в стороне, поскольку они вычеркнут мое имя из своих записей. — Сделав паузу, я пожимаю плечами. — Однако моя репутация, сила, которой обладает мое имя, никуда не исчезают. Дурная слава — это навсегда, мой друг. Я просто отступаю от более публичного аспекта вещей.

Глубоко вздыхая, он качает головой.

— Бостон, должно быть, здорово над тобой поработал, а? Никогда не думал, что доживу до этого дня.

Я не отвечаю, откидываясь на спинку стула и пожимая плечами; что-то блестящее отражается в свете под моим столом, и я наклоняюсь, поднимая бриллиантовую серьгу-гвоздик с пола, куда она, должно быть, упала во время одного из наших многочисленных свиданий в офисе.

Ее

присутствие вызывает комок в моем горле, обжигающий всю длину пищевода, и я стискиваю зубы от этого ощущения, бросая драгоценност в мусорное ведро поблизости. Джонас поджимает губы, ерзая на стуле, как будто ему неудобно.

— Хорошо, и все же так где же твоя маленькая женушка?

Протягивая руку к компьютеру, я качаю головой, открываю сайт правительства Массачусетса и дважды проверяю, что у меня есть все документы, прежде чем отправить их адвокату для просмотра.

— Учитывая, что она вряд ли долго будет моей женой, я полагаю, это не имеет значения.

В течение следующих двух недель я стараюсь держаться подальше от города и почти каждой комнаты в доме, предпочитая спать в своем офисе, пытаясь избежать всего, что могло бы напомнить мне о Елене.

Это все равно что пытаться жить без гребаного солнца.

Единственный раз, когда я иду в «Пылающую колесницу», Блу подходит ко мне в баре и практически выгоняет меня, ссылаясь на то, что я нарушаю атмосферу, и, поскольку он ухаживает за толпой летних туристов, он больше полагается на чаевые и не может позволить мне прогонять клиентов.

Обычно я бы, наверное, уволил его и велел убираться с острова, но вместо этого просто ухожу, направляясь обратно в Асфодель, чтобы пропить весь вечер.

Когда прихожу, обхожу задний двор, пока не в настроении видеть Марселину или чувствовать тяжесть ее осуждения по поводу того факта, что я не брился несколько дней.

— Ты начинаешь слишком походить на своего друга-крысу из джунглей, — говорит она, презрительно отзываясь о Джонасе при каждом удобном случае. — Господи, я надеюсь, что эта девушка вернется к тебе.

Я тоже, Марселин, но две недели и ни одного телефонного звонка? Мои шансы выглядят не очень хорошо.

Должно быть, я стоял у пентхауса ее бабушки в течение нескольких часов после концерта той ночью, подняв кулак и приготовившись нанести удар, готовый утащить ее обратно в Аплану вместе со собой.

В ад, где я хотел ее удержать.

До сих пор хочу, если быть до конца честным.

Но каждый раз, когда я пытался постучать, я вспоминал, как мало в ее жизни оставалось для выбора. С тех пор как она родилась, все было решено за нее, и я подыграл той же идее, когда заставил ее выйти за меня замуж.

Независимо от чувств, которые развились после, я никогда не смог бы существовать с полу-приличной совестью, думая, что ее чувства родились по необходимости. Как способ для нее справиться с навязанной ей жизнью, а не кульминация судьбы.

Так что я даю ей время. Пространство — расти, прощать, размышлять. Калейдоскоп возможностей.

После того, как потратил так много времени, зациклившись на ней, решив погубить ее, и наслаждаясь теплом, которое по своей сути дает ее существование, расстояние — это пытка.