Обет мести. Ратник Михаила Святого
Шрифт:
Когда выехали из ворот и пустили коней неспешной рысью, Иван подъехал к Юрию и негромко спросил:
– Ты чего такой стремный, Юрко? Что случилось. Зачем такая спешка?
– В Зубцове сотня татар задержалась, да и пограбила городок изрядно. Мне дали строгую грамоту за подписью ихнего темника с наказом сотнику немедля догонять своих. Мы же должны до конца быть с татарами и не допущать новых разбоев! Наш Василий так повелел.
– Татары – они и есть татары! Коль грамотка есть – не боись, не забалуют. У них с этим строго,
– Так ведь я сам родом оттуда, Ваньша! А ну как кого из родных порезали? Я ж не сдержусь тогда, я ж их, гадов!..
Юрко замолчал, но Ивану и без лишних слов все стало ясно. Он поймал руку друга и крепко тиснул запястье:
– Ниче! Бог не выдаст, свинья не съест! А только ты парням уже сейчас про все повести, чтоб знали. Пусть настраиваются.
На первом же привале, когда подкармливали коней, Юрий так и сделал. От внимательного взора Ивана не укрылось, что радости боярское поручение ни у кого не вызвало.
– Лучше б уж наши были, русские… С татарином баять, что против ветра малую нужду справлять: все брызги твои, – пробормотал Пимен. – Нешто они не знали, что тверичей зорить нельзя? А коли плюнут на твою грамотку, что мы против сотни-то?
– Башку снесу тому, кто плюнет! – зло ответил десятник. – Не побоюся. Правда и сила за нами, братцы! И татарин это почуять должен! Тогда и силы наши равные будут. Грамота сия что пайцза охранная, с этим сейчас они баловать не станут. Это на обратном пути их удержать трудно будет. Оттого и хочет великий князь после рати ордынцев через земли московлян направить, я о том от боярина слышал. Пускай Юрий тоже почешется, что свару с нами затеял! Айда дальше, братцы, Василий поспешать велел…
Бревенчатые стены Зубцова показались уже ближе к вечеру следующего дня. На первый взгляд ничего серьезного не произошло. Не было запаха гари, не валялись порубанные тела, не орало воронье, перелетая с трупа на труп и выклевывая самые лакомые куски. Но ворота оставались распахнуты настежь, и рядом не было никакой стражи. Для города в состоянии войны это было необычно.
Десяток осторожно миновал деревянную башню. И почти сразу, увидев русичей, к ним подбежали несколько голосящих баб:
– Ой, родные, что ж это деется-то?! Да что ж вас так мало князь прислал? Порубят вас, молоденьких таких, ироды окаянные!!
– Где воевода аль еще кто из ратных? – перебил их Юрко, придержав коня.
– Дак все по зову к Михаилу в Тверь подались. Остался лишь сотник Прокоп с воротной стражей, дак их обезоружили после сшибки, повязали и взаперти держат. Они сперва будто на постой заехали, а потом и началось…
– Где их старший? – не дослушав, вопросил десятник, до хруста в пальцах сжав правый кулак. – Показывай, быстро!
Сзади него посадили на коня небольшого вихрастого мальца, и десяток ратных галопом направились в сторону невысокой деревянной церквушки на центральной
По пути наперерез им из избы выскочила босая молодуха. Распущенные волосы ее трепало ветром, баба истошно визжала, призывая на помощь невесть кого. За ней выбежали двое смеющихся татар. Они были нетрезвы, что-то насмешливо лопотали ей вслед, намереваясь завалить молодуху в порушенный стог сена у сарая. Русских они в похотливом угаре даже не заметили.
Юрко не выдержал, гикнул на коня, догнал ближайшего и со всего маха опустил плашмя саблю на жирный лоснящийся затылок. Оглушенный «союзник» заверещал громче убегавшей от насильников бабы.
– Заткнись, тварь! Зарублю! Кто вами командует? Где старший? Черт, перетолмачьте гаду, кто способен!
Знавших татарский, увы, не нашлось. Попробовавший Юркиного булата сжался в снегу, глядя вокруг трусливо-бешеными глазами. Второй тем временем незаметно исчез. Иван заметил это первым.
– Слышь, Юрко! Бросай его, надо скорей на площадь поспешать. Сполох татарва поднимет, там и грамотка не поможет! Кто ее в драке читать будет? Мы должны раньше второго их нойона найти!
Эта подсказка пришлась как нельзя кстати. К указанной парнишкой избе они подскакали раньше беглеца. У коновязи жевали овес в торбах с десяток лошадей. Два нукера, сидевших возле двери, завидев летящих галопом русских, встрепенулись, один из них тотчас сунулся за порог и гортанно что-то крикнул.
Выбежали еще несколько татар, сжимая обнаженные сабли. Юрко вздыбил коня, выхватил из-за пазухи свиток и громко закричал:
– Стой, стой! Грамота вам от вашего темника!! Кто тут старшим будет?
Вышел еще один, видом своим и какой-то невидимой внутренней силой явно отличаясь от остальных. Иван невольно прикусил губу: это был Камиль, один из тех трех братьев, кто приложил руку и к смерти брата, и к пропаже сестры его будущей жены. Один из тех, кого он пообещал в церкви искать до последних дней своих, до последнего вздоха. Искать, найти и покарать!!
Нойон явно не признал сына Федорова. Мельком пробежав глазами по лицам подъехавших, он прищурился, принял письмо, прочитал, усмехнулся.
– Мине темник Тохучар служит. Темник велел Тверь ехать – я еду. Завтра буду, пшел вон!
– Твой Тохучар под рукой великого князя сюда прибыл! Узбек пообещал Михаилу, что тверичей зорить запретит, и тебе это ведомо! Грабить город тебе никто не велел, ты против воли великого хана пошел! Кончай грабеж, иначе…
Камиль явно плохо понял, что в запальчивости произнес десятник, он был очень пьян, чтобы осознать малознакомый ему язык. Но вид Юрки был слишком красноречив! И Камиль не мог не вспылить, он с рождения видел в славянах лишь покорную рабскую скотину, лишь райя, врагов истинной веры!