Обезьяна приходит за своим черепом
Шрифт:
Собеседник не спеша открыл портсигар, нащупал папиросу, помял её конец и взял в зубы.
— Они собираются предпринять карательную экспедицию. Мы предупредили через бургомистра всех жителей деревни Монтивер.
Несколько шагов они прошли молча.
— А с той арестованной как? — спросил Курт.
Фридрих вздохнул и слегка развёл руками.
— Вы же знаете, как трудно стало нам работать после расстрела Дофинэ. Но записку я ей передал. — Он помолчал. — И можете быть уверены, — сказал он с горечью, — она выдержит всё. Я был на её допросе.
— Я в этом и не сомневался, — сухо отрезал
Но Фридрих вдруг воскликнул скорбно вслед ему:
— Каких людей мы теряем попусту, начальник!
— Да? Вы думаете — попусту? — вскинул голову Курт, и в голосе его пробилось настоящее бешенство. — По-вашему, мы только и делаем, что теряем? А людей, которых мы приобретаем каждый день, каждый час, тех вы не видите? Ну да, ведь Келлер трус и обыватель, по-вашему? А я вот говорил с ним и думал: случись что — этот мирный профессор археологии будет отстреливаться из музейного пистолета до последней щепотки пороха, а захватят его живым старик вспомнит какого-нибудь героя древности и откусит себе язык. Это вы хоть сейчас поняли или нет?
— Простите, — сказал Фридрих, — но я ведь говорил не об этом.
— А надо говорить только об этом. Только об этом и ни о чём больше. Курт остановился. — Ладно, здесь расстанемся. Завтра я уезжаю. Все дальнейшие распоряжения получите через паноптикум.
На другой день, в полдень, Курт выехал на мотоцикле из города. Стекло и горшки были тщательно упакованы и отосланы с грузовой машиной. Курт ехал медленно, потому что ему хотелось посмотреть окрестности.
Асфальтированное шоссе шло голыми холмами. В одном месте его пересекало железнодорожное полотно, и Курта здесь минут десять не пропускала охрана. В другом месте его остановили на виадуке. Здесь вообще был затор: стояли грузовики, легковые машины, мотоциклы — и, наверное, давно уже стояли, потому что несколько шофёров поодаль от машин расположилось на траве. Они играли в карты. На виадуке стояло несколько военных в форме железнодорожной охраны и два эсэсовца с автоматами. Они никаких документов не требовали, но и пропускать не пропускали.
Курт слез с мотоцикла и пошёл вперёд.
Эсэсовец, здоровый, широкоплечий, молодой, посмотрел на него и равнодушно крикнул:
— А ну, в сторону!
Курт мигом стащил шляпу.
— Я смотрю, вы мою машину пропустили, а меня — нет, — сказал он, ласково улыбаясь. — А мне ведь её принимать надо.
— Отойди, нельзя! — крикнул военный и повернулся к нему спиной.
Но он всё не отходил, стоял, улыбался, мял в руках шляпу и повторял:
— Два ящика бемского стекла. Ведь их распаковать нужно. Если неумеючи, так и перебить недолго.
— Ох, и будет же тебе сейчас бемское стекло! — сказал один из шофёров, приглядевшись к нему. — Куда ты лезешь? Сказано — нельзя, значит, надо ждать.
— Да ждать-то я не могу, у меня там хозяйство.
Эсэсовец вдруг повернулся, шагнул к нему и схватил его за лацкан пиджака.
— Иди сюда, — сказал он негромко. — Ты откуда? Губерт, посмотри-ка его!
Маленький кривоногий человечек с жгучими чёрными глазами и маленькими острыми зубами подхватил его и потащил за плечо в сторожку, что стояла по ту сторону виадука. Около неё теснилось ещё
— Вот, — сказал маленький кривоногий. — Кто такой? Зачем? Откуда он? Ему говорят, а он не слушает.
— Из Монтивер? — спросил военный.
— Чего это? — не понял Курт. — Я от самого Курцера, вот вам все документы.
Курт полез в сапог и вытащил красную книжечку с вытисненной золотой надписью: «Проезд на мотоцикле всюду». Военный внимательно поглядел на неё и спросил:
— А подписывал кто?
— Сам Курцер, — гордо ответил Курт.
— Курцер? — военный удивлённо поднял брови. — Но как же... А ну, сюда! — он взял его за плечо и втолкнул в сторожку.
Курту бросились в глаза цветочные горшки на подоконнике, большая хромолитография, — девушка кормит из рук лань, — стол, покрытый газетой, и человек, который, наклонив голову, что-то писал. Когда дверь отворилась, человек повернулся и посмотрел на входящих. Это был Кох.
— А, садовник! — сказал он довольно. — Опять за стёклами пришёл?
— Да вот, ваша милость, — пожаловался Курт, — я показываю пропуск, а меня за плечо и прямо сюда.
— «За плечо и сюда»? — улыбаясь, передразнил Кох. — Сам, наверное, и наскандалил. В чём дело, ефрейтор?
— Задержан как подозрительная личность, — сказал ефрейтор. — Прёт на мост с мотоциклом и знать ничего не хочет.
— Да у меня там горшки, — заволновался Курт, — как же так? Я им объясняю человеческим языком: «Пустите меня, мне там горшки принимать да стекло сгружать».
— Значит, достал стекло? — спросил Кох.
— А как же! Раз вы записку мне такую дали, — гордо ответил Курт.
Кох засмеялся.
— Вот пристал ко мне, — объяснил он ефрейтору: — «Давай я пойду в собор, двери выламывать, там, я доглядел, в дверях стекло хорошее. А мне его под огурцы нужно». Ну, ладно. А сейчас ты, садовник, что же, домой едешь?
— Домой, — сказал Курт. — Да вот не пускают. Остановили, да и...
Дверь быстро отворилась и вошёл военный. Едва переступив порог комнаты, он быстро рванул пуговицы на сером форменном плаще, сбросил его на табуретку и стал осматривать.
— Сволочи, прожгли-таки! Как ни берёгся, а зацепило.
— Как же так? — спросил Кох. — Ты что, в самый пожар, что ли, совался?
— Да чёрт его знает, как. Нет, я и близко не подходил. — Он сунул в дыру палец. — И ничего не поделаешь — резина, не зашьёшь. Слушайте, я десять человек отправил в город.
— Это зачем? — спросил Кох.
— Да рассказывают интересные вещи. Оказывается... — Он посмотрел на Курта и осёкся.
Кох снова посмотрел на Курта.
— Говори, говори! — сказал он.
— Эта рыжая девка...
— А-а, про рыжую... Ну ладно, это потом. — Он подошёл к двери, приотворил её и крикнул: — Курта Вагнера в усадьбу с мотоциклом пропустить! — Он закрыл дверь. — А то он у меня все стёкла из рам потаскает.
— Эй, Курт! — вдруг окликнул военный в прожжённом плаще. — Ну, как тебя? Псст! Ну, стой, раз тебе говорят. — Он крикнул в дверь: — Фердинанд, отдайте ему, чтобы больше с ней не возиться! Повесишь на стену у себя, деревня!