Обезьяна приходит за своим черепом
Шрифт:
— Я ученик профессора, — нетерпеливо отрекомендовался он.
— Да? — выжидающе спросил Курт. — Ну и...
— Я узнал, что вчера он разговаривал с вами.
— Разговаривал! — не то подтвердил, не то спросил Курт, изучая его галстук. — Ну а почему это вас так интересует?
— Моя фамилия Ганка. Доктор Ганка.
— Да? — повторил Курт и неприятно улыбнулся. — Ну и что же?
— Что такое он велел вам передать мне?
— Вы очень беспокоитесь, доктор, — сказал Курт, не сводя с него глаз. —
Ганка опустился на стул, тупо переспросил:
— О саде?
— Да, о саде, — Курт позволил себе улыбнуться и даже слегка пожал плечами. — Мы говорили о восстановлении оранжереи.
— Господин Курт, — вдруг взмолился Ганка, — какая тут, к чёрту, оранжерея. Зачем вы мне лжёте? Станет профессор за несколько часов до смерти звать вас к себе, чтобы толковать с вами об оранжерее? Кого вы дурачите? Курт, Курт, прошу вас, — он схватил его за руку, — скажите мне правду, скажите правду! Если бы вы знали, как это мне важно!
— Ну, даю вам честное слово, — пробормотал Курт, отодвигаясь, — что я ровно ничего не знаю.
Но Ганка уже не слушал его. Он снова рухнул на стул и, зажимая руками виски, заговорил:
— Господи, как всё это дико! Как это дико! Профессор умирает один, как медведь в своей берлоге, когда весь дом полон людьми, и перед смертью вызывает вас, совершенно незнакомого человека, когда... Нет, я сойду с ума! — Он закрыл руками лицо, и по щекам его потекли слёзы.
Курт молча внимательно рассматривал его лицо и почти безволосую голову.
— Так что тогда? — спросил он с той же издевательской вежливостью. Вот вы говорите: «вызывает вас, совершенно незнакомого человека». Хорошо! Незнакомого! Ну а где же знакомые тогда были? Вот возьмём, например, вас! Вы, очевидно, считаете себя очень близким человеком к профессору? Так где же вы были все эти дни? Не моё, конечно, дело, но разрешите заметить, ваше присутствие было бы крайне желательно.
— Я был в тюрьме, — ответил Ганка и вдруг быстро вскинул голову. Курт, Курт, вы же всё знаете, зачем вы притворяетесь? Он же назвал мою фамилию!
Курт смотрел на него с усмешечкой.
— Вот теперь и подумайте, господин Ганка, что за чушь вы говорите! Я незнакомый человек, вы сами же так выразились, садовник, вообще чёрт знает что такое, ведь так?
— Ну, ну?
— Ну, так? И он меня вызывает затем, чтобы о чём-то поговорить со мной наедине, да ещё о чём-то таком, что касается вас. Ну, скажите, похоже это на правду? Вот вы на его месте поступили бы так?
— Да, — сказал Ганка и опустил голову. — Но что же мне теперь делать, что делать?
— А за что вы были в тюрьме? —
Ганка опять смотрел на его улыбающееся лицо, на вздёрнутый нос, лоб, очень выпуклый, такого, как он считал, — не по Лафатеру ли? — никогда не бывает у умных людей, на маленькие, острые зубы, быстро переводил взгляд на тщательно расчёсанные, сверкающие от какого-то масла волосы, и ему становилось всё яснее и яснее, что ровно ничего существенного этот человек знать не может.
«Но зачем же всё-таки вызывал его профессор?»
Курт смотрел теперь на Ганку серьёзно, неподвижно, прямо и как будто что-то соображая.
— Сколько я тут? Да вот около двух недель, сударь. — Он ещё немного подумал. — Да, да, около двух недель. — Он вдруг вздохнул. — Нехорошие тут дела творятся, очень нехорошие!
Ганка посмотрел на него, спросил: «Да, нехорошие?» — и вдруг почувствовал испарину и приступ тошноты. Он взглянул в лицо Курта, но только и увидел перед собой это курносое, глуповатое лицо, с выпуклым лбом и жирными волосами — всё остальное бежало мимо него сплошным красочным потоком.
«Упаду, — понял он, хотел опять сесть и сейчас же подумал: — Только бы не на клетку». Потом у него заскрипело на зубах от противной кислоты, пол стал как-то боком, ноги вдруг подсеклись, и он тяжело сел на пол.
Он пришёл в себя оттого, что ему прикладывали ко лбу тряпки с холодной водой, — он кашлянул, слепо провёл рукой по голове и сбросил тряпку. Она, как дохлая лягушка, сочно шмякнулась на пол, и это привело его в себя окончательно. Он сел и бодро сказал Курту:
— У меня немного кружится голова, нет ли у вас воды?
Но Курта около него не было, он поискал его глазами и не нашёл. За пёстрой ширмой звенела посуда и лилась какая-то жидкость.
«Что он там делает?» — подумал Ганка и хотел было встать на ноги, но все предметы опять заструились перед ним, как вода, к горлу подкатывал круглый, скользящий шар, он сплюнул и повалился головой на подушку.
Курт вышел из-за ширмы, осторожно неся в руках большую кружку с дымящейся жидкостью, и поставил её на стул.
— Голову поднять можете? — спросил он коротко.
— Ничего, ничего, — забормотал Ганка, — ничего, я сейчас...
Курт обхватил его руками за плечи, приподнял немного и поднёс кружку к его губам.
Ганка хлебнул, обжёг язык и замотал головой. Питьё пахло мятой и какой-то распаренной травой, а через всё это пробивался противный запах спирта. Когда он сделал первый глоток, то ему показалось, что он проглотил кусок динамита и вот-вот ему оторвёт голову, но Курт держал кружку около его губ, и он невольно ещё сделал глоток, а потом и ещё один. Приятная теплота поползла по его телу, и сразу перестало тошнить.