Обитатели миража (сборник)
Шрифт:
Воины-лягушки выглядели до невозможности карикатурно, ничего смешнее мне еще не приходилось видеть в жизни, - да я бы и представить себе такое не смог, - и все же они были ужасны!
А потом, между рядами выстроившихся монстров, тихо и спокойно, прошла девушка! Сзади ее сопровождал воин-лягушка, угрожающе раздувая громадную, как мешок, складку кожи у горла, зажав в одной лапе страшенную, размером со ствол небольшого деревца, сплошь утыканную острыми шипами булаву, - гораздо выше ростом, чем все остальные стражи. Но я лишь
Ибо это была она... та самая, что указала нам дорогу сюда, когда мы попали в безвыходное положение в логове Двеллера на Нан-Танахе. И сейчас, снова глядя на нее, я поражался тому, как это я мог подумать хоть на единый миг, что жрица превосходила ее красотой. Глаза О'Кифа вспыхнули от радости, стыда и унижения.
Со всех сторон слышался шум и резкий злобный шепот, недоверчивое бормотание, сдобренное изрядной порцией страха:
– Лакла!
– Лакла!
– Лакла! Служительница!
Она остановилась недалеко от меня. Начиная с маленького, твердо очерченного подбородка до самых пят, изящных, обутых во что-то напоминающее котурны ножек, девушка была закутана в мягкое, тускло отливающее медным блеском одеяние. Левая рука полностью укрыта, правая - свободна. Вокруг этой, затянутой в перчатку руки, плотно обвивалась лоза, напоминающая те, что мы видели на барельефе розовой стены и на кольце с печаткой, которое показывал нам Лугур. Пять мощных, сочно-зеленых отростков бежали у нее между пальцами, протягивая вперед сверкающие цветочные головки, словно вырезанные из огромного светящегося рубина.
Девушка стояла, молча разглядывая Йолару. И вдруг, возможно потому что я так пристально разглядывал ее, она опустила на меня взгляд. Полупрозрачные, с крохотными вкраплениями янтаря в золотистой радужной оболочке, глаза девушки сияли как червонное золото, и душа, светившаяся в них, была так же далека от души жрицы Йолары, как зенит от надира.
Теперь я смог подробно разглядеть ее: широкий, низкий лоб, благородной формы маленький носик, нежно вылепленные губы, и мягкое, теплое, словно солнечный свет, сияние, которое, казалось, исходило от тонкой кожи.
Внезапно у нее на лице появилась улыбка, ласковая, приветливая, немного шаловливая, и до того человечная и близкая, что я невольно вздохнул. Сердце мое радостно забилось, словно освободившись от тягостных пут, как у человека, которого засасывает в трясину и, вдруг к своему несказанному облегчению, он нащупывает почву под ногами... так бывает иногда в ночном кошмарном сне - вдруг сопротивляющееся сознание уловит мельком знакомое лицо, и поймет, что все, с чем оно мучительно боролось, не более чем сон. И непроизвольно я улыбнулся ей в ответ.
Девушка подняла голову и снова посмотрела на Йолару, с легким презрением и, пожалуй, с каким-то недоумением, потом - на О'Кифа.. в глубине ее смягчившихся глаз быстро промелькнула
Она заговорила. Низкий и глубокий голос лился, словно расплавленная золотая струя, олицетворяющая всю ее сияющую красоту. И невольно я сравнил его с серебряным голосом Йолары.
– Молчащие Боги послали меня к тебе, о Йолара, - сказала девушка. Вот, что они велели передать тебе: чтобы ты беспрепятственно отпустила со мной троих из этих чужестранцев, нашедших сюда дорогу. Что же касается четвертого, того, который замышляет заговор вместе с Лугуром, - она указала на Маракинова, - в нем Молчащие Боги не нуждаются.
Я увидел, как вздрогнула Йолара.
– Молчащие Боги заглянули ему в сердце и сказали, что и Лугур, и ты, Йолара, можете оставить его себе, - продолжала девушка.
Последние слова прозвучали как подслащенная пилюля.
Йолара уже овладела собой, разве что легкая дрожь голоса выдавала обуревавшую ее ярость, когда она начала отвечать.
– С каких это пор у Молчащих Богов появилось право приказывать мне, шойя!
Это последнее словечко имело очень грубый, вульгарный оттенок. Однажды я слышал, как Радор употребил его, разгневавшись на одну из служанок, и смысл, вложенный в него, был примерно следующий: "замарашка", "кухонная девка". Лакла вздрогнула от оскорбления и унижения, кровь бросилась ей в лицо, окрасив румянцем нежную, цвета слоновой кости, кожу.
– Йолара, - голос ее звучал тихо и спокойно, - спрашивать меня об этом бесполезно. Я всего лишь посланница Молчащих Богов. Мне велено только спросить, отпустишь ли ты со мной трех чужестранцев.
Лугур вскочил на ноги. Он весь дрожал от страстного нетерпения, какое-то злорадное предвкушение предстоящей развязки было написано на его лице.
Маракинов, как мне показалось, испытывал те же чувства: втянув голову в плечи, он, не замечая того, судорожно грыз ногти, уставившись на Золотую девушку.
– Нет!
– выплюнула Йолара.
– Нет! Клянусь Танароа и Сияющим Богом, нет!
– Глаза жрицы полыхали огнем, ноздри раздувались, на прекрасной шее злобно билась маленькая жилка.
– Вот что Лакла... Это ты передашь мое послание Молчащим Богам. Скажи им, что я оставляю себе этого человека, - она показала на Ларри, - потому что он - мой! Скажи им, что я оставляю у себя светловолосого и вот его, - она показала на меня, - потому что они нравятся мне. Передай им, что я плюю на их слова и плюю в их лица, вот так, - с отвратительным змеиным шипением она плюнула на пол и растерла плевок ногой.
– И последнее... ты, прислужница, передай им, что если они осмелятся еще раз послать тебя к Йоларе, то ты станешь пищей для Сияющего Бога! А теперь - вон отсюда!