Обитель Джека Потрошителя
Шрифт:
Самым сложным было объяснить, каким образом убийца проник в купе. Дверь была заперта изнутри, я прекрасно помнила, что потом долго не удавалось открыть ее ни тем, кто сбежался на мои вопли снаружи, ни мне со стороны купе. Оставалось только окно. Оно действительно было открыто, но представить себе, что кто-то сначала проник в купе этим путем, а затем так же его покинул, было почти невозможно. Если кто-то и проделал такой трюк, то он должен был обладать ловкостью обезьяны и силой гориллы в одно и то же время. Возможно такое? Что касается обыкновенного человека – вряд ли, но если вспомнить о якобы дарованной Педаченко сверхъестественной силе… Получается, я и в самом деле имела дело со слугой сатаны? Даже
Если наше общение с милицией худо-бедно обошлось без потерь, то Юрка метал громы и молнии. Явившись по нашему зову – а как иначе я смогла бы добраться до дома с больной ногой? – он представлял собой угрожающее зрелище, в том смысле, что был похож на грозу – метал громы и молнии по поводу нашего безответственного поведения. А мы-то, наивные, думали, что он никогда не узнает о нашей вылазке.
Прежде чем тронуть машину с места, Юрка орал и плевался огнем минут двадцать, выражая свое негодование в самой изощренной форме. И возразить-то было нечего, тем более что со мной он вообще не пожелал разговаривать, считая основной зачинщицей этого безобразия. Обидно, честное слово, ведь его драгоценная Наташка возвратилась к нему целой и невредимой, ну разве что немного сонной, а вот мне досталось по полной программе. Но где уж мне было рассуждать о справедливости. Юрка готов был стереть меня в порошок и не стеснялся в выражениях, хотя я старательно стонала и время от времени совала ему под нос раненую конечность, беззастенчиво давя на жалость. Юрка стоял как скала. Мои страдания его не трогали. Впервые на моей памяти он разозлился по-настоящему.
Боясь, что сгоряча он запретит нам с Наташкой встречаться, я решилась на то, что поначалу считала невозможным, а именно – рассказала ему все про Педаченко и Джека Потрошителя.
Юрка слушал вполуха, словно бы нехотя, но, когда я дошла в рассказе до статьи в журнале и назвала адрес, где до ареста проживал Педаченко, Юрка несколько изменил свое мнение. Нет, он все еще хмурился, но было ясно, что он больше не сердится, а просто пытается определить реальную степень опасности изложенных мною фактов.
– Почему же вы мне обо всем не рассказали? – спросил он ворчливо. – Вместо того чтобы глупо лезть на рожон… – Он раздраженно махнул рукой.
Тогда я начала перечислять причины:
– Во-первых, как мы могли знать, что все именно так закончится? В тот момент, когда мы решили съездить в Свияжск, нам с Наташкой ни с какой стороны ничего не угрожало. Если бы я лично знала, что за мной в поезде будет охотиться убийца со скальпелем, то не то что к поезду, к вокзалу бы не подошла на пушечный выстрел. Что я, камикадзе какой-нибудь? Во-вторых, до того, как мы услышали от Пахомыча эту историю и увидели статью в журнале, которая подтверждала его рассказ, все разговоры о переселении душ казались мне… как бы это сказать поточнее… надуманными. Слишком фантастичными, чтобы быть правдой, не так ли? Вот скажи, ты бы поверил, если бы дня два назад я пришла к тебе и заявила: «На вашей вечеринке один из гостей тронулся умом, посмотрев в волшебное зеркало, и превратился в кровавого маньяка, потрошащего женщин и девушек. И ты, кстати, тоже в числе подозреваемых, так как в комнату входил и зеркало видел».
Юрка крякнул и шумно выпустил через нос воздух. Я решила, что таким образом он продемонстрировал признание моей правоты.
– Совершенно нелепая история, – проворчал он затем недовольно.
– Ага. Ни за что бы в такое не поверила! – поддакнула Наталья, учуяв, что гроза миновала и головомойка откладывается на неопределенное время. Из неосторожных авантюристок мы в одночасье превратились едва ли не в героинь, действующих смело и решительно.
– Хорошо, – нарушил молчание Юрка, нервно проводя рукой по волосам, и
– Почему это «только допустим»? – перебила его я довольно непочтительно.
– Потому что слишком много дыр в твоей теории.
– А я не вижу ни одной, – упрямо возразила я.
Юрка усмехнулся:
– Это дело поправимое. Смотри: Потрошитель, раз уж речь идет именно о нем, убивал только проституток, а у нас налицо совершенно порядочные женщины.
– Много ты понимаешь! – неожиданно вступилась за меня Наталья. – Инесса на мужиках повернутая была, да и Милочка совсем не ангел. Пусть они денег в прямом смысле этого слова и не брали, то бишь не имели фиксированной таксы, но – я уверена – от подарков не отказывались, что, в принципе, одно и то же. А уж Турков-то своей обоже наверняка и деньжат подкидывал. Что-то не верится мне в их великую взаимную любовь, такая вот я циничная.
– А как ты пришьешь сюда ту молоденькую балерину из театра? – усмехнулся Юрий. – Она же совсем ребенок и в твою теорию совершенно не вписывается.
– Ну…
– Да еще Агнешка, подруга твоя… Ее-то за что убивать? Или я про тебя, Пчелкина, чего-то не знаю? – язвительным тоном поинтересовался нахал.
Я покраснела, зато Наташка нашлась сразу:
– Ну, с Агнешкой дело ясное. Дело не в ее моральном облике, а в том, что вечно сует нос куда не надо. Тут у кого хочешь руки зачешутся.
Я открыла рот в безмолвном пока протесте. Юрка громко заржал. Наташка, спохватившись, тихо ойкнула, сообразив, что ляпнула что-то не то, и пробормотала:
– Прости, Агнешка.
– Ладно, пинкертоны, с вами все ясно, – подвел итог Юрка. – Теория однозначно требует доработки. Вопрос в другом.
– В чем? – спросили мы хором.
– Стоит ли и дальше копаться в этом деле? Если я правильно понял, то наиболее подозрительно в данном случае выглядит Турков. Так вот, стоит ли поговорить с ним по душам, как вы думаете?
– Ни в коем случае! – воскликнула я и даже замахала руками.
– Но почему? – искренне удивился Юрка. – Прижмем его, потребуем предъявить алиби…
– А что, если оно у него есть? – прищурилась я.
– Если он виновен, то вряд ли.
– Ага, как же! Да у всех преступников фишка такая: первым делом позаботиться об алиби. У них оно всегда отменное.
– А ты-то откуда знаешь?
– Детективы люблю. Там про это написано.
– А в твоих книжках случайно не написано, что делать героине, если ее положение приближается к критическому? В том смысле, что ее того и гляди прихлопнут?
– Это ты про кого?
– Догадайся с трех раз… – недобро усмехнулся Юрка.
– Кажется, это ты про меня… – вздохнула я грустно.
Юрка ничего не ответил, но мне и без его ответа вдруг сделалось так тоскливо, что хоть волком вой. Прикидывала я и так, и эдак, что мне следует предпринять дальше, но на ближайшее время ничего не придумала, зато в голове у меня начал складываться план на завтра.
Глава 21
Если кто-то может сказать что-нибудь об этих современных подростках после того, как взглянет на них всего пару раз, значит, он разбирается в них лучше меня, хотя я и ушла от подросткового возраста не слишком далеко. Они одеты в невообразимые шмотки самого дикого покроя и убийственно-неестественных цветов, размалеваны, как ирокезы, и болтают глупости, способные вогнать в краску портового грузчика. Речь их нашпигована такими словечками, понять которые можно, только воспользовавшись услугами переводчика, а мозги затуманены компьютерными играми. Но даже если они выглядят земными ангелами, как, например, Настя Грачева, то обольщаться не стоит и в этом случае.