Облачный атлас

Митчелл Дэвид Стивен

Я протиснулся сквозь изгородь, пока до него все полностью не дошло. Когда я направлялся по мостовой к станции, ветер донес его всхлипывания:

— Но ведь у меня и щенка-то нет…

Укрывшись за «Прайвит-ай», я сидел в кафе «Бодряк» при оздоровительном центре, хорошо наживавшемся на нас, выброшенных за борт. Отчасти я ожидал, что вот-вот появится разъяренная Урсула в сопровождении своего внука и местного полисмена. За севшими на мель биржевыми маклерами прибывали частные спасатели. Старый папаша Тимоти предлагает своим более молодым читателям вот какой совет, бесплатно включая его в стоимость данных мемуаров: устраивайтесь в этой жизни так, чтобы, когда на исходе ваших лет сломался везущий вас поезд, у вас нашлась бы теплая и сухая машина и кто-то любящий за рулем — или нанятый, это неважно, — чтобы доставить вас домой.

Почтенного возраста вагон подали тремя скотчами позже. Почтенного возраста? Да нет, он был времен чертовых

Эдуардов! ^[144] Всю дорогу до Кембриджа мне пришлось терпеть студенческую болтовню. Проблемы с партнерами, садисты-лекторы, демонические соседи по дому, реальное телевидение — вот вам крест, я и понятия не имел, что у детей их возраста бывает такая гиперактивность. Когда наконец я попал на вокзал Кембриджа, то стал искать телефонную будку, чтобы позвонить в «Дом Авроры» и сказать, чтобы не ждали меня до завтра, но первые два телефона были разбиты вандалами (и это в Кембридже!), и, только найдя третий, я посмотрел на адрес и увидел, что телефона Денхольм не записал. Отель для коммивояжеров я обнаружил рядом с прачечной. Не помню его названия, но еще в тамошней конторе понял, что в этом заведении и жестко стелют, и жестко спать, а первое мое впечатление, как всегда, подтвердилось. Я, однако, чертовски измотался, чтобы шляться в поисках чего-либо лучшего, да и бумажник мой слишком уж отощал. В номере оказались высокие окна со шторами, которых я не мог опустить, потому что роста во мне — не двенадцать футов. Гранулы цвета хаки в ванне на самом деле были мышиными шариками, ручка душа осталась у меня в руке, а горячая вода оказалась чуть тепловатой. Я окурил номер сигарным дымом и лег на кровать, пытаясь вспомнить спальни всех тех, кого любил, по порядку, глядя назад через мутный телескоп времени. Принц Руперт со товарищи оставались хладны и безжизненны. Я чувствовал странное безразличие при мысли о том, что братья Хоггинсы могут разграбить мою квартиру в Пугни. Если «Удару кастетом» можно хоть в чем-то верить, то это, должно быть, оказалось бы пологими холмиками по сравнению с большинством взятых ими высот. Несколько симпатичных первых изданий, но более ничего ценного. Мой телевизор сдох в ту ночь, когда Джордж Буш II захватил трон, и я так и не собрался его заменить. Мадам X. забрала весь свой антиквариат и фамильные вещицы. Я заказал тройную порцию скотча, позвонив в обслуживание номеров, — будь я проклят, если отправлюсь в бар, где клика торговцев хвастается баснословными бонусами. Когда тройное виски наконец появилось, то оказалось всего лишь скаредным двойным, о чем я и сказал. Похожий на хорька подросток всего лишь пожал плечами. Не извинился, просто пожал плечами. Я попросил его опустить шторы, но он глянул на них и фыркнул:

144

…времен чертовых Эдуардов! — То есть начала XX в.: Эдуард VII (1841–1910) царствовал с 1901 г., Эдуард VIII (1894–1972) — с января по декабрь 1936 г. (отрекся в пользу брата, Георга VI).

— Я не достану!

Тогда, вместо чаевых, я одарил его ледяной фразой:

— Что ж, тогда все.

Выходя, он злобно пустил ветры. Я еще немного почитал рукопись «Периодов полураспада», но заснул сразу после того, как Руфус Сиксмит был найден убитым. В отчетливом сновидении я приглядывал за маленьким, нуждавшимся в защите мальчиком, который умолял меня позволить ему поиграть на автомате, из тех, что стоят в углах супермаркетов и куда надо опускать пятьдесят пенсов. Я согласился, но когда мальчик слез со стула, то превратился в Нэнси Рейган. Как было мне объясняться с его матерью?

Проснулся я в темноте, а рот был словно залеплен «Суперклеем». В голове по неясной причине крутилась и зудела та оценка истории, что вынес ей Могучий Гиббон: «Все это лишь самую малость больше, чем перечень преступлений, глупостей и несчастий человечества». Вот вам пребывание Тимоти Кавендиша на Земле в тринадцати словах. Я вновь опроверг старые доводы, затем принялся опровергать доводы, которые никогда и не выдвигались. Курил сигару, пока в высоких окнах не появились проблески рассвета. Побрил свои брыла и подбородки. Внизу изнуренная уроженка Ольстера предлагала выбор из горелых или холодных тостов с мазками несоленого масла и джема цвета помады. Мне вспомнилось замечание Джейка Балоковски ^[145] о Нормандии: Корнуолл, где есть что съесть.

145

Джейк Балоковски — вымышленный биограф поэта Филипа Ларкина (1922–1985), фигурирующий в его стихотворении «Posterity» («Войти в века»).

На вокзале мои мытарства начались заново, как только я попытался получить возмещение за вчерашнюю прахом пошедшую поездку. Кассир из джунглей, чьи прыщи лопались у меня на глазах, оказался столь же непрошибаемым, как и

его двойняшка с вокзала Кингз-Кросс. Корпорация выращивает их из одних и тех же племенных клеток. Давление у меня приблизилось к рекордной отметке.

— Что это значит, вчерашний билет теперь недействителен? Не по моей же вине накрылся тот чертов поезд!

— Но и не по нашей. Поезда обслуживает Южное направление. А мы, понимаете ли, занимаемся билетами.

— Тогда кому мне жаловаться?

— Ну, компания «Локомотивы Южного направления» принадлежит холдинговой компании в Дюссельдорфе, которая принадлежит этой финской компании по производству мобильных телефонов, так что лучше бы вам обратиться к кому-нибудь в Хельсинки. Поблагодарите свою счастливую звезду, что поезд не сошел с рельсов. В наши дни это самое обычное дело.

Иной раз пушистый зайчик недоверия скрывается за поворотом настолько быстро, что гончая языка, которую так и не спустили с поводка, сгорает от возбуждения. Мчаться, как самая злющая дворняжка, чтобы успеть на ближайший поезд — и выяснить, что его отменили! Но, «по счастью», поезд, следовавший перед моим, опаздывал так сильно, что еще не отправился. Все места были заняты, и мне пришлось втиснуться в трехдюймовую щель. Когда поезд тронулся, я потерял равновесие, но плотное человеческое месиво не дало мне упасть. Мы так и остались наполовину упавшими. Диагональными Людьми.

Все окраины Кембриджа ныне стали научными городками. Когда-то мы с Урсулой плавали на плоскодонке под этим причудливым мостом, где сейчас в кубоидах космическо-био-технологической эры высиживают человеческих клонов для сомнительных корейцев. Да, старение чертовски невыносимо! Те «я», которыми мы были, жаждут снова дышать воздухом этого мира, но смогут ли они хоть когда-либо выбраться из этих обызвествленных коконов? Да черта с два.

Деревья, скрюченные как ведьмы, горбились перед необъятным небом. Наш поезд сделал непредусмотренную и неожиданную остановку посреди продуваемой ветрами вересковой пустоши. Сколько она продлилась, я не знаю. Мои часы застряли посреди предыдущей ночи. (Даже сегодня скучаю по своему «Ингерсоллу».) Черты окружавших меня пассажиров расплывались в нечто отчасти знакомое: агент по продаже недвижимости за моей спиной, болтавший по своему мобильнику, был, готов поклясться, капитаном моей хоккейной команды в шестом классе; мрачная женщина, что сидела двумя рядами дальше, погруженная в чтение «Праздника, который всегда с тобой», ^[146] — разве это не та горгона из налоговой инспекции, что задала мне такого перцу несколько лет назад?

146

«Праздник, который всегда с тобой» — роман-воспоминание Эрнеста Хемингуэя (1898–1961) о парижской богеме 1920-х гг., опубликованный уже после его смерти, в 1964 г.

Наконец взвизгнули цепные дышла, и поезд на малой скорости заковылял к следующей сельской станции, на шелушащейся вывеске которой значилось «Адлстроп». Сильно простуженный голос объявил:

— «Центральные поезда» сожалеют, что из-за аварии тормозной системы этот поезд сделает краткую остановку на этой — чхи! — станции. Пассажирам предписывается сойти здесь… и подождать подходящего поезда. — Мои товарищи по путешествию задыхались от негодования, стонали, изрыгали проклятия и трясли головами. — «Центральные поезда» приносят извинения за любые — чхи! — неудобства, которые это может вызвать, и заверяют вас, что мы прилагаем все силы, чтобы восстановить наши обычные стандарты превосходного — чхи!!! — обслуживания. Дай-ка мне платок, Джон.

Факт: поезда, что ходят в нашей стране, строятся в Гамбурге или где-то еще, и когда немецкие инженеры испытывают поезда, предназначенные для Британии, они пользуются импортированными отрезками наших искореженных приватизированных путей, потому что поддерживаемые в приличном виде европейские железные дороги не могут обеспечить условий, нужных для испытаний. Кто на самом деле победил в этой чертовой войне? Мне следовало бы улепетывать от Хоггинсов на чертовой ходуле «пого». ^[147]

147

Ходуля «пого» — популярная детская игрушка, ходуля с двумя подножками и пружиной для подскакивания.

Я локтями проложил себе дорогу к неопрятному кафе, купил пирог со вкусом крема для обуви, и чай, где плавали пробчатые крошки, после чего стал подслушивать разговор пары коннозаводчиков с Шетландских островов. Уныние заставляет человека томиться по жизням, которых он никогда не вел. Зачем ты посвятил свою жизнь книгам, Т. К.? Хлам, хлам, хлам! Мемуары — уже дрянь, но эта чертова беллетристика! Герой отправляется в путешествие, в городе появляется незнакомец, кто-то хочет чего-то, они этого либо добиваются, либо нет, воля одного роет яму воле другого… «Восхищайтесь мною, ибо я метафора».