Облака и звезды
Шрифт:
И тогда навстречу необыкновенной звезде из-за горизонта вылетели новые звезды. Они вылетели огненным роем, но сразу же рассыпались по небу, оставляя за собою светлые следы. Минуту небо было спокойным. Спутник уже миновал зенит, спускался к западу, шел между звездами Большого Льва. И тут, как бы прощаясь с ним, с востока снова вылетели Персеиды. Их было еще больше, они заняли все небо, проносились через все созвездия; казалось, рассыпался сам Млечный Путь и сверкающей пылью устилает дорогу маленькой звезде, спокойно уносящей за горизонт свой неяркий, ровный свет.
— Ушел… — тихо произнес
— Ничего! — сказал Миша. — Его путь давно вычислен. Пока мы смотрели, он вокруг Земли тысячи километров прошел.
Миша взглянул на часы, поправил звездную карту на фанере, поднял полевой бинокль.
— Приготовились! Сейчас Персеиды опять покажутся.
РАССКАЗЫ РАЗНЫХ ЛЕТ
АНЕМОНА
С самого утра сильный ветер начал сносить на город холодную водяную пыль, но дождя пока не было, и только около десяти часов он вдруг припустил вовсю.
— Скорей, девушки! — крикнула Галя и, низко наклонив голову, бросилась бежать к университету.
Надя и Аня побежали за ней. В вестибюль они влетели запыхавшись, с раскрасневшимися лицами.
— Что, весна? — Отложив газету, швейцар Иван Семенович поверх очков взглянул на промокших девушек. — А как же в «Вечерней Москве» вот писали, что холода будут только до пятого мая? Сегодня уже седьмое…
— Да, осенняя в этом году весна, — сказала Галя, самая маленькая, самая темная из всех. Она сняла берет, стряхнула с него дождевые капли.
Хорошо знакомая ботаническая аудитория сегодня была неприветливой. В комнате стоял полумрак — точь-в-точь как в октябре, и поэтому хотелось зажечь электричество. Время от времени серые косые струи сносило ветром, и тогда в окно раздавался стук, короткий, еле слышный и жалобный.
Галя потрогала трубы радиатора, вздохнула:
— Холодные…
— А где ж это топят в мае? — спросила Надя. — На полюсе разве что.
Она вынула гребенку и порывистыми движениями стала расчесывать свои мальчишеские короткие, почти белые волосы. Светлые глаза ее сердито смотрели на дождь за окном.
Галя подошла к окну, подула на стекло и написала мизинцем: «Нам холодно».
Потом подула ниже и написала: «Нам страшно холодно. Ах, как холодно…»
Все засмеялись.
— Ну, девушки, довольно ныть, — решительно сказала рослая, широкая в кости москвичка Аня. Ей было уже двадцать лет, и носила она китель с двумя орденскими ленточками. — Смотрите, без четверти десять. Юрий Павлович вот-вот появится, а у нас ничего не готово. Нехорошо: человек в третий раз приходит на консультацию в воскресенье, а мы об этом совсем не думаем.
— И очень даже думаем, —
— А если думаем, тогда поставь цветы в кувшин, смотри — они совсем завяли. Ты, Надежда, вынимай тетрадки для рисования и приготовь доску, а я достану из шкафа бинокулярные лупы и «Весеннюю флору».
Галя принесла кувшин с водой и опустила в него желтые цветы неизвестного вида, собранные накануне в лесу, в Сокольниках. Аня и Надя расставили на столах бинокулярные лупы, разложили определители растений, препаровальные иглы, пинцеты, тетради, начисто вытерли доску и приготовили мел.
От этих хлопот сразу стало теплее.
Дождь на дворе шел теперь не так уж сильно, и пространство за окном было зачерчено лишь легкими пунктирными линиями. В комнате немного посветлело.
— Странная в Москве весна, — сказала Надя, — вся из каких-то кусочков: кусочек марта, потом опять пласт зимы. Кусочек апреля — и пласт осени. Вот у нас в Омске совсем другое — зима стоит иногда до самого апреля, но зато если уж уходит, то насовсем.
— Март-то, положим, был настоящий, — сказала Галя, — май осенний, это верно, а март был. Я даже хорошо помню, когда началась весна — в ночь с шестнадцатого на семнадцатое.
— Ну и что же было в эту ночь? — недоверчиво спросила Аня.
— А вот что: шестнадцатого был совсем еще зимний день. Везде тихо, морозно, бело, И вдруг ночью уже — я в библиотеке долго засиделась — выхожу во двор, а мне прямо в лицо ветер — сильный, теплый. Точь-в-точь как у нас с Подола дует, перед тем как Днепру вскрываться. Киевляне так уж и знают: раз подул ветер с Подола — конец зиме. Иди на Владимирскую Горку и смотри ледоход.
— Вот у нас на Иртыше ледоход — это да. Каждый год целое ледовое побоище, — вставила Надя.
— Три раза видела ваш сибирский ледоход, когда в эвакуации была. Очень здорово, а все-таки наш днепровский лучше. Но постойте, я сейчас о ветре кончу. Села я в трамвай, на окнах везде еще ледяная корка, только совсем уже не зимняя: ту скребешь, скребешь, даже ноготь согнется, — и ничего. А к этой я только палец приложила — она сразу же растаяла. Приехала в общежитие. Везде — сонное царство. Я тоже легла, а спать никак не могу. И вот знаю же — ночь на дворе, ничего не видно, а все-таки хочется хоть понюхать весну, раз посмотреть нельзя. Подхожу к окошку, а на дворе наш киевский ветер гудит, крышами грохочет, — словом, гонит зиму в шею. И вот уже совсем на рассвете вдруг слышу: кап-кап-кап. Открыла я форточку, и прямо надо мной с крыши, с одинаковыми промежутками: кап-кап-кап. Тут и поняла я, что московская весна наконец-то пришла.
— А все-таки это только кусочек весны, — вздохнула Надя.
Наступило молчание. Над Арбатом небо было уже не такого густого, безнадежного серого цвета. В небе появились пятна, правда, тоже серые, но уже без дымной черноты и угрюмости. Ветер продолжал дуть с Волхонки, и над университетом низко и быстро неслись тучи, пустые, тощие, отдавшие земле всю воду.
— А я такой же маленький кусочек апреля видела, — сказала Надя. — Это в тот день было, когда я за растениями ездила и купавку нашла, на которой Галя засыпалась. Помнишь?