Облака среди звезд
Шрифт:
— Действительно. — Мама оглядела меня с ног до головы, прежде чем подставить щеку для поцелуя. — Я бы сказала, дорогая, заметное улучшение! Ну-ка повернись, чтобы я могла тебя рассмотреть.
— Как я рада видеть вас обоих, — сказала я, вертясь перед мацой. — Какой сюрприз!
— Дорогая, старые привычки отмирают с трудом. Я не могу в день премьеры оставить Вальдо без поддержки. Сегодня ночью мне приснился кошмар, что у него пропал голос, и утром Ронни сказал: «Если это так беспокоит тебя, то давай поедем в город и поддержим старину Вальдо». Как это мило с его стороны, не правда ли?
— Очень. — Я с благодарностью взглянула на Ронни, который просто расцвел от такой похвалы.
— Поэтому, — продолжала мама, — я позвонила
— Здравствуй, Кларисса. Здравствуй, Ронни. — Руперт появился через французское окно. Интересно, слышал ли он? — Простите, что задержался. Встреча немного затянулась. — Он пожал руку Ронни и неопределенно посмотрел на мою мать. Она встала и, положив руку ему на плечо, с чувством расцеловала в обе щеки.
— Как великодушно с твоей стороны сразу же принять нас, Руперт. Благодаря Арчи мы почувствовали себя как дома. Я просто влюбилась в этот дом. Ты — очень умный парень. — Она одарила его самой соблазнительной улыбкой, но, как только он отвернулся, хитро мне подмигнула.
Корделия появилась через несколько минут после Руперта и пришла в восторг, увидев маму и Ронни. Арчи принес шампанское. В шесть мы начали собираться, а в семь поехали в театр Кембла, где договорились встретиться в баре с Чарлзом и Офелией. Вокруг мамы с Ронни в фойе собралась восхищенная толпа.
— Посмотри! — слышала я. — Это тот самый знаменитый Рональд. Как-его-там… который играл принца Чарли. Моя мама была влюблена в него долгие годы.
К тому времени, как появились Офелия с Чарлзом, стоявшие вокруг нас люди уже окончательно перестали делать вид, что говорят о своем. Мы заняли свои места в одном из первых рядов. Мои колени подгибались от страха за папу, который, я знала, дрожал сейчас за кулисами. Сзади послышалось: «Простите… Извините… Спасибо». Голос показался мне знакомым. Я обернулась и увидела Порцию и Джонно.
Занавес поднялся. Я совсем забыла, как длинна на самом деле первая сцена «Отелло», в которой Яго рассказывает о своей ненависти к хозяину и планирует заговор против него. Корделия производила такой шорох, теребя программку и складывая из нее веер, что сидящая впереди дама обернулась и многозначительно посмотрела на нас. В оставшееся до конца сцены время Корделия осыпала обрывками бумаги ее пышный воротник. В конце концов мне пришлось отобрать у сестры программку. Я чувствовала, что аудитория взволнована. Все пришли взглянуть на человека, ошибочный арест которого сделал его объектом всеобщего внимания и сочувствия. Наконец сцена слегка повернулась, и задник поднялся, открывая декорации второй сцены. Это был момент первого выхода Отелло.
Зрители подались вперед в своих креслах. Свет прожекторов потускнел. По сцене пробежали слуги с горящими факелами, и тут из-за бокового занавеса появился папа, величественный, облаченный в серебро и пурпур. Вздох восхищения пролетел по залу.
— «И лучше так, как есть», — гулко прозвучал его голос. — «…Пусть вредит, как хочет».
Я смотрела на него и с трудом могла поверить, что это мой родной папа. И не только потому, что он был в гриме Отелло и блестел, как покрытый шоколадной глазурью торт, но и потому, что он казался сейчас воплощением воинственности и едва сдерживаемого неистовства. В реальной жизни папа совершенно не умел терпеть боль — ни свою, ни чужую. У дантиста он требовал полной анестезии даже при осмотре. Когда мать рожала, он убегал из дому.
Но в этой роли он производил впечатление человека, который, не задумываясь, бросит вас в канаву, если ему не понравится цвет вашей шляпы. А потом будет горько в этом раскаиваться. Вся противоречивость натуры Отелло читалась в нем, как в открытой книге.
А как нежен он был с Дездемоной! Когда произносил: «Мне трудно говорить об этом счастье», —
Когда занавес опустился над тремя лежащими телами, можно было услышать пролетевшую муху. Потом раздались первые аплодисменты, тут же перешедшие в шквал оваций. Занавес долго не открывали вновь. Аудитория становилась все более шумной. Когда наконец он открылся, на сцене были все актеры, кроме папы. Мы с Офелией взволнованно переглянулись. Что могло с ним случиться? Потом он объяснил, что, упав на тело Дездемоны, чтобы умереть в ее объятьях, он рассек голову о столбик кровати, и за сценой поднялась суматоха. Когда нашли пластырь и он смог выйти, аудитория взревела. Задержка оказалась ему на руку. Все зрители одновременно встали, приветствуя его, и начали свистеть, кидать на сцену цветы и выкрикивать слова восторга.
Когда отец поднял руку, призывая к тишине, шум утих далеко не сразу.
— Дорогие друзья, — начал он. — Я прошу позволения задержать вас ненадолго.
— Слушаем, слушаем! — Еще один взрыв аплодисментов.
Папа улыбнулся и подождал, пока они успокоятся.
— Ни для кого из вас, вероятно, не секрет, что некоторое время назад я был, к вящей славе Ее Величества, помещен в одно не слишком полезное для здоровья место под названием «Уинтон Шрабс». — Он произнес это слегка насмешливым тоном, что заставило некоторых зрителей несмело захихикать. — Я не хочу много говорить сейчас о своих несчастьях. Вы, должно быть, догадываетесь, что там я оказался в не очень-то привычной компании. Но когда вы находитесь с людьми постоянно вместе, какими бы неприятными и даже жуткими они не казались вам вначале, поневоле начинаешь с ними общаться. И я хочу рассказать вам как раз о том, что узнал там. Когда они рассказывали о своем детстве и юности, я понял, что мы с вами на самом деле и не подозреваем, каково это — быть бедным и несчастным. Меня бросало то в жар, то в холод от их рассказов. Жизнь безжалостно обходится с детьми, родившимися в нищете, в несчастных семьях, которые оказываются разбиты преступлениями, наркотиками, алкоголем. Она низводит чувства до животного уровня, наносит сокрушительный удар по разуму, разрушает все добрые стремления. Красоте и Истине там нет места. Пока вы не побываете в тюрьме, вам никогда не понять смысл выражения «живые мертвецы». Но подумайте сами, разве дети рождаются жестокими, скупыми, злобными? Я не поверю в это ни за что. Неудачи делают людей дурными, а тюрьма делает их еще хуже.
Он остановился и закашлялся, вытирая глаза рукавом своего черно-золотого одеяния. Я вдруг обнаружила, что сжимаю зубами носовой платок.
— И что же происходит, когда срок окончен и ворота открыты? У многих бывших заключенных не остается ни семьи, ни друзей. И все возвращается на круги своя — та же бедность, то же одиночество, та же озлобленность. Красота и Истина все так же редки. И в довершение ко всему эти несчастные заклеймены на всю жизнь — их считают отбросами, мусором, позором для общества. Единственные, кто способен их понять, — такие же бывшие заключенные. Так что же удивительного в том, что они становятся рецидивистами? Конечно, это их вина. Но задумайтесь: а где бы оказались вы, если бы судьба не была к вам так благосклонна? Без добрых родителей, умных учителей, денег, достаточных для того, чтобы обеспечить простые жизненные удовольствия и избежать убого существования. Говоря о себе, я должен признаться, что стал бы самым последним негодяем, если бы мне пришлось испытать на себе то, что испытали эти люди. — На этом месте его голос надломился, и он откровенно заплакал. Зал рыдал вместе с ним. — Поэтому я надеюсь, вы не осудите меня, если я скажу вам, что по решению всех актеров и управляющего персонала театра весь сбор от сегодняшнего представления пойдет в Центр бывших заключенных Вальдо Бинга.