Облава
Шрифт:
Она провела его в смотровой кабинет, уложила на кушетку и заставила стянуть брюки.
— Давайте посмотрим, — чуть не приказным тоном распорядилась Людмила Сергеевна. Наложенную вчера вечером девушкой Варей повязку она сняла и поинтересовалась:
— Где вас перевязывали, в больнице?
— Нет, я сам, — соврал Варяг, — а что?
Она усмехнулась:
— Молодец, профессионально сделали.
Увидев кровоточащую рану, она даже вскрикнула.
— Боже ты мой! Да где это вы так? Боже, да тут грязь какая-то, земля, крошки, вот даже хвоинка торчит! Вы что, в лесу были? С горки катались? — Она вдруг засмеялась. — Ох, с вами смех
Людмила Сергеевна ушла за дверь и скоро вернулась с блестящей хромированной коробкой.
— Будет больно, но терпите. Я сделаю укол анестезии, а потом наложу швы…
Пока она колдовала над ним, Варяг вдыхал свежий запах ее волос, ощущая близость ее расцветшего упругого тела, и почему-то вдруг ощутил укол стыда за то, что провел сегодня ночь в объятьях незнакомой девчонки. У него не было никаких обязательств перед Людмилой Сергеевной — она же просто врач… Хороший врач, отличный хирург… И только. Или не только? Если для него она ничего не значит как женщина, то почему же он сейчас пытается мысленно оправдать свое ночное приключение с Варей сложившимися обстоятельствами, нервным напряжением, сопровождавшим его все последние дни? Неужели ему совестно перед этой женщиной в белом халате? Ну дела…
— Болит? Вот здесь? Здесь?
Варяг вздрогнул и поморщился.
— Да! Как будто иглой кольнули…
Людмила Сергеевна нахмурилась.
— Сильное воспаление. Надо резать и удалять гной. Будет больно, Владислав… Забыла, как вас по отчеству…
— Можно просто Владик, — стиснув зубы от жуткой боли, процедил он. — Режьте, шейте, я все выдержу. Пожалуйста, Люда, только поскорее!
И закрыл глаза. Ему вдруг вспомнилась его первая встреча со Светкой, будущей женой. Она была медсестрой в больнице. Он валялся на операционном столе после жестокой драки, с пропоротым животом… Боже, как все в жизни повторяется…
— Вам надо беречь ногу, — точно сквозь ватную пелену донесся до его слуха строгий голос Людмилы Сергеевны, которая уже накладывала на свежий шов тугую повязку, — иначе могут быть большие неприятности.
— Не могут, раз я попал в ваши руки, — серьезно возразил Варяг.
— Почему вы так уверены? — Он различил усмешку в голосе.
Он вздохнул:
— Потому что у меня этих неприятностей выше крыши, куда уж больше?
Это горестное признание вышло у Владислава настолько убедительно и искренне, что она невольно ответила ему типично женским жестом. Теплая ладонь легла ему на лоб, Людмила Сергеевна подалась к нему всем телом и неожиданно коротко поцеловала в щеку. И отпрянула — как будто сама испугалась своего порыва.
Варяг протянул руки, силясь привлечь ее к себе, но не успел, и она уже смущенно призналась:
— Извините, сама не знаю, что со мной происходит… Нашло что-то… Взрослая баба, а веду себя как студентка…
У него екнуло в груди. И вновь нахлынула волна стыда. Неужели догадалась? Но как? Варяг почувствовал, как запунцовело лицо, и отвернулся.
Он и сам не мог объяснить, почему ему оказалась так близка эта женщина. Да, он испытывал к ней чувство благодарности за все то, что она для него сделала. Рискуя, между прочим, потому что по всем правилам и законам должна была сразу же стукнуть ментам о поступлении к ней в госпиталь человека с огнестрельным ранением… А она не только не донесла, но и укрыла его в Нахабине… Не может быть, что она не понимала, кто он такой. Хотя бы приблизительно — понимала, а значит, отдавала себе отчет
— Что-нибудь не так? — участливо поинтересовалась Людмила Сергеевна, заглядывая ему в глаза. — Что-нибудь болит?
Варяг снова вздохнул:
— Не знаю… — потом потянулся к ней и выговорил с трудом: — Вся проблема в том, что я в бегах…
Ее взгляд стал испуганным.
— И от кого же вы бегаете? — На этот раз она, кажется, не поняла, не приняла его слов всерьез и заговорила вдруг торопливо, жарким шепотом: — Уж не от меня ли? Почему… ты вдруг так неожиданно пропал из Нахабина? Я маме звоню: где мой больной, а она понятия не имеет. Взял и сорвался с места, говорит, а куда делся — неизвестно. И вот явился — как снег на голову.
Варяг невесело усмехнулся:
— Ты не рада?
Людмила обиженно сузила глаза:
— Не в этом дело. Мне кажется, что ты постоянно чего-то недоговариваешь. Если не доверяешь мне, то скажи об этом прямо. Я пойму, не такая уж я дура. Хотя, по правде сказать, если бы хотела тебя сдать — давно бы сдала… Что же не вижу…
Но он не дал ей договорить. Почему-то Варяг теперь не сомневался, что Людмила правильно и с пониманием воспримет все, что бы он ни сказал, и в этом, наверное, крылась причина его доверия и привязанности к ней.
— Ну что молчишь? — требовательно спросила она. — Или я интересуюсь чем-то недозволенным?
— Нет, — мотнул головой Варяг. — Я обязательно тебе обо всем расскажу. Но не сейчас, а немного позже.
Эти слова Людмилу немного успокоили. Она примирительно улыбнулась:
— Ладно. В любом случае тебе нужен покой. Вот что мы сделаем… Я тебя сейчас помещу в реанимацию до завтрашнего утра, а завтра… Пойми, я, к сожалению, здесь тебя оставить не могу…
Его рука мягко легла на ее ладонь.
— Нет, Люда, сейчас я поеду. Меня там машина ждет. У меня сегодня дела. Важные дела. Но я вернусь. Обещаю. И скоро, очень скоро. Я вернусь и все тебе расскажу.
Она закрыла глаза и помотала головой.
— Ну куда же ты в таком состоянии?
— Меня ждут в городе, у меня сегодня очень важная встреча.
Людмила не возражала. И лишь когда Варяг, бережно спустив перевязанную ногу на пол, сел на столе, а потом встал и, прихрамывая, двинулся к двери, спросила:
— Ты приехал ведь не только для того, чтобы я сделала тебе перевязку?
Он кивнул:
— Не только.
И понял, что это была чистая правда.
Водитель «Газели» терпеливо ожидал пассажира. При появлении Варяга он мимолетно глянул на часы и одобрительно заметил:
— На пять минут раньше, — и, трогаясь с места, добавил: — Уважаю людей пунктуальных. Точные люди — не раздолбай… Это я тебе как практик говорю! Ну что, получил консультацию?
Варяг молча кивнул, поглаживая ладонью горячую ноющую ляжку. Он не стал вступать с водилой в дискуссии относительно пунктуальности и раздолбайства, хотя придерживался на этот счет несколько иного мнения. А тот продолжал: