Облом для властного, или Я твой Зайчик
Шрифт:
– Опять нажрались до поросячьего визга?!
Вася глухо сглотнул и, повернувшись к другу, с легкой иронией поинтересовался:
– Сань, напомни, пожалуйста, почему мы взяли Марию Петровну на работу?
– Потому что она – моя тетя, – развел руками завхоз.
– Именно это и останавливает меня уволить ее за несоблюдение субординации.
– Но-но-но! – ничуть не смутившись, воскликнула импозантная дама, – Я, между прочим, в отличие от некоторых не бездельничаю. – И покосилась на приемную, где Милочка, пользуясь временным отсутствием
Губы страшного и ужасного повелителя администрации сжались в тонкую ниточку, глаза недобро свернули, рот приоткрылся, и он как гаркнет:
– Мила!!!
Девушка от неожиданности подскочила на месте, перевела испуганные, как у суслика, глаза на дверь и едва слышно промямлила:
– Да, Василий Михайлович?
– Зайди, – коротко и повелительно приказал Луганский.
Милочка была очень хорошей девушкой – доброй, отзывчивой, красивой. Луганский даже мог бы в нее влюбиться, если бы не редкая, непроходимая, как джунгли жгучей Бразилии, тупость. Овечка Долли по сравнению с Милой просто доктор овечьих наук. Помимо тупости девушка была крайне забывчивой. Все в совокупности мешало ей в выполнении даже самых простых и безобидных заданий.
Почему он ее еще не уволил?
Хороший вопрос!
Наверное, из жалости.
При всей своей глупости, Мила на редкость бесхитростной, а это качество Луганский в последние годы ценил все больше и больше.
Как и водится в администрации, ее попросил пристроить на тепло место один знакомый. И теперь Вася каждое утро пьет какую-то непонятную бурду вместо нормального кофе, давится просроченными булочками, которые этой наивной простоте втюхивают в магазине, и с тоской вспоминает свою несменную «баклажаниху» в колхозе. Вот кто был поистине незаменим, особенно по части сплетен.
Не то чтобы Василий не был в курсе кто, чем дышит администрации, благо, Мария Петровна, пока убирала по утрам его кабинет, успевала пересказать все местные новости. Так он узнавал, кто с кем крутит романы на работе, ворует казенный бензин, халтурит на ремонте, а так же, что коллеги придумали ему новое прозвище, которое, к слову, было гораздо приятнее предыдущего. Если еще год назад местный бомонд с большой долей ехидства обзывал его не иначе как «наш Князек», то теперь его уважительно величали «Царь». Мелочь, а приятно!
– Милочка, – почти нежно проворковал Луганский, глядя на ковыляющую на умопомрачительных шпильках девушку, – надеюсь, ты забрала мой запасной костюм из химчистки?
Секретарша ожидаемо округлила глаза, и из испуганно приоткрытого рта вырвалось ее коронное:
– Ой, забыла!
Сказала и тут же спряталась за широкой спиной Марии Петровны. Дура дурой, а инстинкт самосохранения у нее заложен в ДНК.
– Та-а-к… – с напускным спокойствием протянул Луганский, грозно хмуря брови. – И как мне теперь на людях показываться в этом? – И продемонстрировал девушке, опасливо выглядывавшей из-за плеча Петровны, мятый
– Так мы… это… – Мила сглотнула и проблеяла: – Подчистим…
– И погладим, – поддакнула Мария Петровна.
– Значит, погладим, – тихо повторило начальство, именуемое Царём, и, будто отрабатывая свое прозвище, как рыкнет: – А ну, живо ходули в ноги – и за костюмом! И без него на работу не возвращайся!
Милочка пискнула и поспешила скрыться за дверью. Мария Петровна слоником протопталась следом. И только Саныч, гаденько захихикав, резонно заметил:
– Все равно не успеет.
Василий скривился и тут же поморщился.
– Ты бы опохмелился, что ли. Вдруг настроение улучшится.
Завхоз как настоящий друг налил полрюмки «беленькой». Вася благодарно принял вожделенное лекарство, да так и застыл, не донеся тару до рта, услышав из приемной полузадушенный стон:
– Ходули? Какие ходули, теть Маш?
И далее – уже паническое:
– Где мне взять ходули?!
Саныч закрыл лицо руками и затрясся в истерическом смехе, а Василий Луганский задумчиво посмотрел на рюмку и понял, что надо пить полную.
Разумеется, утреннюю планерку пришлось перенести: слишком красноречив был помятый вид Василия Михайловича. Не то чтобы подчиненные не знали о вчерашних посиделках в кабинете главы района, но показываться в таком виде Васе совсем не хотелось, тем более – строить из себя строгое всезнающее начальство.
Пока он умывался и приводил себя в божеский вид в туалете, в голову невольно стали закрадываться всякого рода бредовые мысли.
Вот как так вышло что глава района, уважаемый человек, спит на рабочем диване в обнимку с бутылкой коньяка, как самый обычный среднестатистический алкоголик? Будто дома у него своего нет!
А есть он! Огромный двухэтажный особняк. Квартиру он продал еще два года назад, потому что его жене хотелось жить на природе. Жена ушла, а дом остался – огромный, холодный и ужасно одинокий. Он стал местом, куда совершенно не хотелось возвращаться по вечерам.
В последние полгода Луганскому стало казаться, что он просто потерял вкус к жизни, перестал к чему-то стремиться. Зачем, если у него и так все было, и даже больше? Деньги, положение в обществе, женщины на любой вкус – все это теряет ценность после того, как становится слишком доступным. Пресно, скучно, однообразно.
Василий со щемящей тоской вспоминает былые времена. Поле, ферма, колхозная контора и… Женька. Маленькая вредная идеалистка.
Давно ли это все было?
Кажется, в другой жизни. Тогда все казалось каким-то живым, настоящим, ярким, как и чувства к этой невозможной в своей нелогичности девушке.
Жалел ли он, что тогда пошел на поводу у своей вспыльчивой натуры и разбил все то хорошее, что только зарождалось между ним и этой девушкой?
Жалел, чего уж тут…
Особенно когда осознал, что его глупостью воспользовался друг и ловко окольцевал это непокорное сокровище.