Обломок Вавилонской башни
Шрифт:
Дверь внезапно распахивается. Все поворачиваются. Посыльный с КПП с перепуганными глазами кричит, глядя на командира:
– Перед воротами митинг! Ингуши орут, что какая-то военная машина стукнула «Волгу» на перекрестке и удрала! Целая толпа сюда рвется!
– Блядь! Только этого не хватало! – падает на стул командир…
X
– «На границе тучи ходят хмуро», – мурлычет песню Иванченко, прощаясь с десантниками. – Где же тут проходит эта самая граница?
Капитан-крепыш с голубым шевроном
– Где стоишь, там и граница. На дудаевцев внимания не обращайте. Они обычно подъезжают на «уазиках», поматюгаются в наш адрес и уезжают… В общем, держись, пехота!..
Десантники оставляют роте Иванченко перегороженное железобетонными блоками шоссе, окопы для солдат и для техники и глубокие влажные ямы под палатки. Целый день солдаты и офицеры обустраиваются: застилают деревянными лагами глинистую жижу в ямах, устанавливают в палатках печки-буржуйки, режут в земле ступеньки, стелят матрасы на ящики из-под снарядов.
– Поскольку из-за передислокации помыться рота не смогла, завтра сделаем так, – говорит Иванченко своим офицерам. – Будем ездить повзводно. Вы поочередно со своими людьми, я – с третьим взводом. Я с Чахкиевым и командиром договорился. Сделают нам баньку. А то уже сами себе воняем…
Днем, пока работали, холода не чувствовали, но ночью ветер достает всех. Часовые стучат зубами и прыгают для согрева в окопах, чавкая мокрой глиной. В палатках – не намного лучше.
Ночь высасывает тепло от буржуек и треплет выцветший брезент крыши.
– Водки бы сейчас! – мечтательно говорит Иванченко и выходит в темень проверять посты.
– Дня за три мы тут околеем окончательно, – шепчет застывшими губами Невестин и укрывается с головой грязно-синим одеялом.
Чихория лежит в темноте и вспоминает картину, где Святой Георгий летит на белом коне в серебряном кафтане, не ведая холода.
Захотелось домой – к жене и дочке.
– Серега! – зовет он Невестина. – Ты почему не женишься?
– Я берегу свою будущую жену от тягот замужества за ванькой-взводным, – ворчит из-под одеяла Невестин. – Уволюсь из армии – тогда и женюсь. Не хочу, чтоб моя семья всю жизнь на чемоданах жила.
– Может, ты и прав. Просто мне батя помог и с местом службы, и с квартирой. А так таскал бы Майю с дочкой из конца в конец страны, по сопкам и тундрам. Жалко их.
– Взводным и даже ротным командирам нужно специальным верховным приказом запретить жениться. Как когда-то при царе было. Семья и наша служба – две вещи несовместные, как селедка и шампанское, – говорит Сергей из-под одеяла.
– А я привык женатым, – вздыхает Георгий. – Щас скучаю.
– Поэтому и нельзя военному жениться, что скука наваливается и на офицера, и на семью, – подытоживает Невестин и ворочается от холода. – Скука – помеха службе.
Георгий не спорит, молчит и скучает в одиночку…
Наутро, после приготовленного на кострах завтрака, первым в баню едет взвод Чихории, затем в лагерь полка отправляется команда Невестина. Глядя на вернувшихся розовощеких, посвежевших солдат, Иванченко выстреливает тут же сочиненную частушку:
– Но
Мы не могли помыть муде.
Зато теперь помыли.
– И ожили!
– Спасибо Чахкиеву! – говорит Чихория. – Даже белье поменял.
– Да… – задумчиво говорит Иванченко. – Толковый он мужик. Но теперь, после этой осетино-ингушской разборки, его карьере крышка. Пусть радуется, что хоть до подполковника дотянул. Ингушам теперь ходу в армии не будет.
– Как говорил мой отец, – вспоминает вдруг Георгий, – «Радуйся, сынок, что с Грузией не воюем».
Иванченко долго смотрит на Чихорию и все-таки решает высказаться:
– Такая жизнь пошла, Жора, что ничего исключить нельзя. Может, и правильно, что ты рапорт написал на увольнение. Хотя… есть время передумать и изменить решение.
Ответа ротный не ждет, а сразу переходит к распоряжениям перед отъездом в лагерь полка:
– Остаешься за меня. Не расслабляйтесь тут! Я постараюсь пузырь водки привезти. Как говорил Суворов: «После бани – займи, но выпей!» Тем более колотун такой, что коньки откинем ночью. Боюсь, как бы после бани люди не попростужались… Распорядись, чтобы из лесополосы дров натаскали. Пусть костры жгут и греются. – И ротный залезает в кабину урчащего «Урала»…
Три «уазика» подкатывают к позициям роты почти сразу после отъезда Иванченко. Будто следили. Машины, на высокой скорости вылетев из-за лесополосы, тормозят на пашне, скользя остановившимися колесами по влажной глине. Распахиваются двери и бородачи в камуфляже и черных беретах с автоматами рассыпаются вокруг машин.
– Стоять, старлей! – кричит Чихории рослый боевик в темных очках. – Кто дернется – продырявим на месте!.. Оружие сложить в кучу!
Распаренные, расслабившиеся солдаты, открыв рты, смотрят на бородачей и в черные зрачки автоматных стволов.
– Кто не понял? – нервно кричит боевик. Чихория смотрит на среднюю машину. Рядом с водителем он видит хищный профиль Джохара Дудаева и его горящий глаз. Георгий не отрывает взгляда от бывшего генерала. А тот поворачивает к нему лицо и кривит в улыбке тонкие усы. Пока Чихория замагничен, к нему приближается командир боевиков.
– Я сказал: оружие в кучу! – цедит он сквозь зубы. Георгий, наконец, отрывает взгляд от Дудаева и переводит на темные очки, не в силах соображать.
– Руки вверх! – звучит вдруг тонкий голос Невестина, втихаря выбравшегося из палатки с автоматом в руках. В Невестина стреляют от бедра, вгоняя пулю в живот. Чихория вздрагивает от выстрела и тут же получает прикладом в лицо…
– Передай своему начальству, – доносится до его замутившегося сознания, – что чеченцы не потерпят здесь свинячьей русской армии! Пусть отводят войска! Иначе мы вас, засранных вояк, опозорим на весь мир. Понял?!
Георгий лежит на сырой земле, видя над собой сквозь туман темные очки… Когда он поднимается, три «уазика» вместе с боевиками и оружием роты уже уходят вдаль. Невестин стонет и корчится от боли у палатки. Растерянные солдаты, не зная, что делать, топчутся возле него, как стреноженные кони…