Обломок Вавилонской башни
Шрифт:
– Сколько надо, столько и будем сидеть, – вздыхает Чихория, прислушиваясь к вспыхнувшей где-то далеко перестрелке.
Он смотрит на светящиеся стрелки своих командирских часов, меняет караул. Из старого здания подстанции приходит Рамазанов с напарником, а двое солдат – автоматчик со второго этажа и Козлов с крыши – уходят в каптерку погреться и поспать.
– А мы с тобой спать вообще, что ли, не будем? – интересуется капитан.
– Я буду дежурить, сколько смогу. А ты иди отдыхай, – говорит, зевая и поеживаясь, Чихория. –
Ветер шумит в мокром кустарнике. Слышны осторожные шаги медика на темной лестнице. И совсем пока не слышен полет пули из снайперской винтовки. Хлопок выстрела ударяет в уши уже после того, как свинцовый плевок попадает чуть ниже сигареты, закуренной водителем на крыше в нарушение приказа Чихории.
– Товарищ старший лейтенант! – орет растерянный сержант. – Савчука в шею ранило!
Георгий бежит на крышу и подползает к солдату. Водитель сучит ногами, в его горле булькает кровь, в окостеневших губах продолжает дымить сигарета.
– Я же вам говорил – не курить, придурки! – зло шепчет Георгий. – Смотрите в оба, откуда бьет, гасите его, суку!
Он тащит раненого вниз, на второй этаж, как мешок с картошкой.
– Капитан, где ты? Помоги! – зовет Чихория, надрываясь от тяжести и спотыкаясь в темноте.
Водитель хрипит. Георгий укладывает его возле стены, выглядывает в окно и снова зовет:
– Джаканов, где ты?
Над головой Чихории пролетает пуля и чмокается с бетонной стеной.
– Ух, блин! – удивляется Георгий и приседает. – Огонь! Что вы все, попримерзали?!
Солдаты клацают оружейными предохранителями и затворами и, не глядя, выпускают по пустырю сумасшедшую свинцовую свору.
– Прекратить! – орет после долгого грохота Чихория, испугавшись перерасхода патронов, и осторожно выглядывает в окно.
Ни зги не видать. Он выставляет свой автомат с ночным прицелом и всматривается через окуляр в зеленую светящуюся муть.
– Стреляют только те, у кого ночные прицелы! – командует Георгий.
Под стеной клокочет горлом водитель.
– Джаканов, блядь! – орет Чихория и, не дождавшись ответа, командует: – Рамазанов, найди капитана и приведи сюда!
Рамазанов отрывается от стены и направляется к лестнице. Две пули – от короткой автоматной очереди и снайперской винтовки – хлопаются в его сырую ватную куртку. Солдат с грохотом падает и царапает судорожными руками цементный пол. На крыше сержант включает свой пулемет, заглушая стон Рамазанова и мат Чихории.
Георгий ползет к солдату и ощупывает его ватник. Ладонь вляпывается в кровавое болото.
– Живой, земляк? Живой? – шепчет взводный.
– Больно, – скрежещет зубами Рамазанов.
– Где же эта падла Джаканов? – шипит Георгий и ползет к лестнице.
Капитан сидит на корточках в углу площадки между вторым и первым этажами, обхватив голову руками. Чихория натыкается
– Ты что, ранен? – спрашивает Чихория, чувствуя, как дрожит Джаканов.
– Да. Нет… – задыхаясь, отвечает медик.
– Да или нет?! – Георгий начинает понимать, что капитан не мог быть ранен – пули сюда не долетают. Взводного бьет ток злости. – Вставай, сука! Там люди без тебя подыхают! – кричит Чихория и пинает, пинает, пинает сапогами окаменевшее, скрюченное страхом тело Джаканова.
– Не могу! – истерично шепчет капитан. – Не могу! Не могу!
– Вставай, падаль! – месит его ногами Георгий. – Вставай!
На лестнице внизу слышны шаги. Это из подсобки прорвалась отдыхавшая смена. Чихория останавливается, перестает бить медика, забирает его сумку и идет к раненым. С крыши пустырь поливает огнем пулеметчик. Изредка хлопает снайперская винтовка.
Георгий расставляет прибывших на подмогу солдат у окон и на карачках ползет к раненым. Что делать с пробитой шеей, он не знает и просто переворачивает водителя лицом вниз, чтоб не захлебнулся кровью. На Рамазанове разрывает куртку и затыкает сочащиеся дырки в груди кусками бинта и ваты.
– Потерпи, братан! – шепчет взводный. – Я к тебе в Дагестан еще на свадьбу приеду.
– Больно! – надрывно стонет солдат и царапает ногтями бетонный пол.
С пустыря с шипением взлетает осветительная ракета, повисает над подстанцией, и тут же по стенам пристройки цокают пули. По полу ползет прямоугольник света от окна. Подбородок водителя стоит в черной лужице крови. У Рамазанова сверкают оскаленные белые зубы.
– Не высовываться! – кричит Георгий и направляется к лестнице на крышу.
– Сколько их там, засек? – спрашивает у сержанта, чувствуя, что лег в лужу и вода подбирается к телу.
– Трое, – отвечает пулеметчик, не отрываясь от ночного прицела. – Снайпер вон там, за деревом, автоматчик – вон там, в прогалине, и еще один где-то тут недалеко ракету пустил. Но наверняка уже сменил позицию.
– Ну, это еще не все, – размышляет вслух Георгий. – Еще может сидеть без звука кто-нибудь, чтоб прикрывать их отход и перемещения. Да и на случай нашей контратаки, если решим прочесывать.
– А мы что, будем пустырь чесать? – удивленно смотрит на командира сержант, пытаясь поймать его взгляд, но взводный не отлипает от окуляра своего «ночника».
– Нет, ничего чесать мы не будем, – успокаивает пулеметчика Георгий и ползет к снайперу на другой конец крыши.
– Откуда они взялись? – не может прийти в себя солдат.
– На машине, видать, подъехали. Помнишь, фары светились пару часов назад? – говорит Чихория.
– Долго они нас, гады, выпасали, – вздыхает снайпер.
– Профессионалы. Наверняка воевали в Абхазии. Слишком уж грамотно работают. И стреляют – не то что вы, замудонцы, – вздыхает Георгий и вспоминает о раненых. – Учили вас, учили…