Обман Инкорпорэйтед (сборник)

Дик Филип Киндред

– Шестнадцать.

– Обманщик. Уж я-то знаю, сколько тебе было лет… Когда ты родился, мне было четыре года. Я хорошо помню этот день, – она строго повысила голос. – Так что не пытайся меня дурачить.

– Я никогда тебя не дурачил, – простодушно сказал Хедли. – Точнее, мне это никогда не удавалось.

– Ну, так никогда и не упрекай меня в том, что я заставляю тебя строго придерживаться правил, – ее голубые глаза забегали. – Ты знаешь, как я к этому отношусь.

– Знаю, – он натянуто усмехнулся.

Закурив новую сигарету, Салли продолжила:

– Дело

в том, что Эллен… – Она подняла глаза. – Не возражаешь?

– Нет.

– Что она может для тебя сделать? Чем она обладает? Она милая девочка, Детка, но для тебя этого мало. Ты слишком одаренный… неужели не ясно? Ничто не должно тебя сдерживать. Тебе нужна женщина, которая сможет работать вместе с тобой… Женщина с такими же способностями, как у тебя. А у тебя их много.

– Боже, – мягко сказал Хедли, – я не рисовал с самого колледжа.

– Я говорю не только об этом. Но и об этом тоже. Ведь ты уникальная личность, Детка. В тебе такие глубины. Бездны! Ты глубоко копаешь… Ты сложный человек. Эллен понимает тебя по-настоящему? Хочет понять, верю, – Салли беспечно, весело рассмеялась. – Какой же ты дурачина, Детка! Нельзя позволять говорить такое о собственной жене.

Уставившись в стол, Хедли негромко сказал:

– Ты можешь говорить все, что угодно. И делать все, что угодно. Ты всегда все делаешь правильно.

– Это ты так говоришь, – Салли вздохнула. – Жаль, что Боб думает иначе. Послушать его, так я все делаю неправильно. И ему это нравится – он язвит над каждой моей промашкой. Стоит мне разбить тарелку или уронить в ванной флакон – любая моя оплошность. У него в подсобке эта чертова мастерская, со всеми этими шлифовальными машинами и инструментами… – Она резко оборвала фразу. – Так кто же это? Не девушка? Выбор сужается, – она уставилась на него опасливо, предчувствуя недоброе. – Детка, в колледже ты одно время водился с той компанией – ну, когда ты еще рисовал. Тогда это было нормально, я все понимала. Но если ты связался с ними теперь…

– Нет, – сказал Хедли, – это другое. Я… был на лекции одного человека.

– Напоминает популярную песенку «Жил один парень…». Боже, какой ужас.

Глядя в упор на сестру, Хедли сказал:

– Я еще не понимаю этого до конца. Не знаю, как оно на меня повлияет… пока я полностью это не усвоил. Но я чувствую, что это не все: оно по-прежнему действует.

С лица сестры слетело веселье.

– Что за человек? – Посерьезнев, Салли выгнулась на стуле, пораженная натянутостью в его голосе. – Ты правда не шутишь?

– Конечно, нет. Ты знаешь, сколько вещей никогда не имели для меня смысла. Человеческие занятия, вся эта возня… типа твоего мужа.

Салли возмущенно покраснела.

– Детка… – Она пожала плечами. – Что ж, долг платежом красен.

– Я не собираюсь на него нападать. Я отношусь к нему с большим уважением. Но я не понимаю его, не понимаю, зачем все это, вся эта беготня. Вся эта борьба. Порой я сижу в «Здоровом питании» и смотрю на людей, проходящих по тротуару. Они же чокнутые! Куда они все

ломятся? Копошатся, как муравьи… Бессмыслица.

– Ты всегда любил мечтать, лежа на диване, – тихо сказала Салли. – Ты всегда был великим фантазером. Заключал у себя в голове огромные сделки, придумывал, чем будешь заниматься. Планы… Ты прирожденный продавец. Готова поспорить, старухи в тебе души не чают.

– Но теперь я понимаю, – продолжал Хедли. – Теперь, когда я их вижу, это больше не приводит меня в недоумение.

Встревожившись, сестра покачала головой.

– Что ты понимаешь, Детка?

– Чем они занимаются. Куда идут. Почему суетятся.

– Почему?

Сцепив руки, Хедли сказал:

– Я не знаю, как объяснить, чтобы ты не рассмеялась. Когда я говорю вслух, это звучит так глупо.

– Говори.

– Скоро конец света.

Наступила пауза. Руки Салли задрожали, когда он постучала сигаретой о пепельницу.

– Что ты имеешь в виду? Войну?

Он кивнул.

– Да, в некотором смысле. Но не только. Война – лишь часть целого.

– Но ты имеешь в виду войну. Тебя беспокоит война, – она грубо, бешено выругалась. – Черт бы их всех побрал… Они охотятся за тобой, пытаются призвать тебя на службу? У тебя же ребенок…

– Дело не в этом.

– А в чем же тогда? – Салли в бешенстве смяла сигарету. – Ты хочешь сказать, что боишься? Боже, Детка, да ты сам как маленькая старушка, пугливая старушенция. Ты боишься, что тебя разорвет на куски? Детка, в тебе нет никакого стержня. Мне так стыдно за тебя… – Она взяла себя в руки, встрепенулась. – Но я понимаю. Наверное, если у тебя есть ребенок, о котором нужно заботиться… Я бы тоже волновалась. Ну, так мотай отсюда. В какую-нибудь глухомань. Просто исчезни – страна-то большая. Купи себе ферму и выращивай овощи… тебе же всегда это нравилось. Уезжай из страны: свали в Мексику.

– Нигде не укрыться.

Ее голубые глаза засверкали.

– Так вот что ты выяснил? Что все погибнут, а значит, остается просто сидеть и ждать? Этим ты и занимаешься – просто ждешь, пока начнут сбрасывать атомные бомбы? Что это за человек?

Потупившись в стол, Хедли сказал:

– Теодор Бекхайм. Наверное, ты о нем никогда не слышала.

– Нет, не слышала.

– Он возглавляет религиозную группу. Общество стражей Иисусовых. Оно распространено по всему миру. Множество последователей в Африке.

– Религиозные фанатики! Изуверы!

– Возможно. Только они не похожи на фанатиков. Все как раз очень логично. Такое чувство, будто я всегда это знал, но не мог сложить отдельные детали воедино. Когда я услышал его, все будто встало на место.

– Что ты намерен делать? – Салли судорожно, торопливо собрала пальто и сумочку, запихнула в карман зажигалку. – А вот и Боб: слышу, как он орет, – она повысила голос. – Сюда – в эту кабинку!

Занавески резко раздвинулись, и перед ними выросла фигура Боба Соррелла. Он стоял, расставив ноги, с потемневшим, грозным лицом.