Обман

Субботина Айя

Малышка снова кривит рот и мне приходится сделать крутой вираж в свою спальню.

Разглядываю смятую постель и тяжело вздыхаю: я не чужого ребенка должен был нянчить, а идти на второй круг феерического секса. Или даже на третий.

— Между прочим, — я строго шевелю бровями, поглядывая на Тигру с видом занудного дядьки, — ты еще не выросла, но уже стала той еще обломщицей, совсем как…

Я так резко останавливаюсь, что Лиза громко икает.

Изабелла была той еще любительницей динамить. И у нее были именно такие серо-голубые глаза. А чем больше

я разглядываю малышку, тем больше убеждаюсь, что они — на одно лицо. А еще Бель плохо говорила по-русски, потому что была итальянкой и училась на втором курсе нашего универа. Я все время поправлял ее школьные ошибки, а она все время морочила мне голову «не хочу» и «сегодня нельзя», а когда секс у нас все же случился, я понял, что пять недель ожидания и близко того не стоили.

И все это было прошлой зимой, как раз в конце февраля.

Но я ведь предохранялся.

— Так, Тигра, ну-ка давай кое-что проверим, — говорю я, перекладывая девочку обратно на диван. — Только договоримся: ты не будешь орать, пока я ищу твою мамочку.

Лица не моргая смотрит на меня и раздувает щеки, а я быстро приношу из комнаты ноут и устраиваюсь в кресле напротив дивана. Ребенок под присмотром, стоит поднять взгляд над крышкой девайса.

А ведь все было бы намного проще, если бы я сохранил номер телефона. Но, когда у тебя внешность Аполлона и женщины сами вешаются на шею, только дурак будет хранить номера тех, с кем не согласится даже на секс по старой памяти.

У Бель красивая фамилия — Тиссони. Так что найти ее страницу в социальной сети совсем не трудно. Вот она, королева инстаграма: длинные темные волосы, оливковая кожа, миндальный разрез глаз, пирсинг в пупке и задница не хуже, чем у Джей Ло. Только чуть поменьше.

Я открываю последнюю фотографию: Бель позирует на фоне дорогой блестящей тачки, явно где-то на автовыставке. Судя по шубке, фотографии зимняя, а выглядит итальянская динамщица совсем не как недавно родившая женщина. Хотя, сколько я их видел? Ни одной, кажется.

Но выдохнуть не успеваю, потому что взгляд падает на дату публикации, и внутри все до противного сжимается: седьмое марта. Блядь, седьмое марта! Для тусовщицы, которая спамила ленту своими селфи и фотографиями каждой выпитой чашки капучино, на год забросить инстаграм, все равно, что добровольно лечь в гроб!

Под строгим взглядом Тигры я снова и снова пытаюсь отыскать следы итальянки, но она словно канула в лету: ни следа. У нее точно была страница в фейсбуке, где она переписывалась со своими итальянскими подругами, но сейчас ее нет, а единственная ссылка, которую выкапываю из архива, ведет в пустоту.

Неужели, она?

Пытаюсь вспомнить, что я вообще о ней знаю, как познакомились, найти хоть какие-то ниточки. И ничего. Имя и фамилия, и что училась на международном. Но там простых смертных нет, тем более тех, которые одевают младенца в грязные тряпки.

Да ну его все!

Это вообще не мой ребенок, чего я так завелся.

— А твоя мама очень не умная женщина, — говорю Лизе, когда она снова начинает

орать и приходится взять ее на руки. — Потому что только неумная женщина подбросит ребенка Марику Червинскому. У меня даже улитки из аквариума с рыбками разбежались.

Глава двадцать восьмая: Вера

— Максимум, чем я могу помочь — оформить временную опеку, — говорит женщина в службе опеки, куда мы с Мариком едем вместе с полицией, малышкой и парой натасканных адвокатов на следующее утро.

— Что? — переспрашивает Марик, но смотрит на меня, словно это я тут все знаю и вообще каждый день усыновляю детей.

— Временная опека до выявления обстоятельств, — поясняет работница службы. — Если ребенок действительно ваш, нужно будет…

— Не… — пытается протестовать Червинский, но я останавливаю его пинком под столом.

— Вот, — киваю на парочку адвокатов, — давайте найдем все вместе какой-то консенсус.

Ребенок не должен страдать от халатности своей матери, а ее отец, как вы видите, обеспеченный человек и имеет все возможности, чтобы обеспечить дочери комфорт, заботу и все необходимое. А через пару недель мы распишемся и у девочки будет полноценная здоровая семья.

И пока Червинский не начал городить огород, за руку силком вытягиваю его на улицу.

— Вера, это вообще не мой ребенок, — ворчит Марик. — Какой из меня отец?

— Думаю, хороший, раз не подложил девочку втихую под соседнюю дверь.

А ведь я об этом всю ночь думала, пока мы с Червинским, на пару изображая родителей, укачивали беспокойную малышку. И за все это время Марик ни разу не ругнулся, не устроил истерику, только наотрез отказался менять памперсы и в панике выскакивал прямо на лестничную клетку.

— Что? — Марик продолжает коситься на меня, словно ждет очередной подвох.

И в обще не зря, потому что я достаю из сумки пластиковый пакет, в котором у меня ушная палочка с образцом слюны Лизы. В конце концов, если оформлять ребенка, факт биологического отцовства будет иметь вес.

— Вот, — вкладываю пакетик в руку Марика, — подтвердишь, что отец, и все карты в руках.

— А если окажется, что она не моя?

Если честно, такое развитие событий не особо приходило мне в голову. Наверное, потому, что хочется верить в остатки человечности в голове и горе-мамаши: подкинуть ребенка лишь бы кому — это совсем уж… печально.

— Знаешь, Червинский, если вдруг она окажется не твоя, то мы ее удочерим.

Есть же в мире проведение, в конце концов. И если ребенок отказался у Марика под дверью именно в тот день, когда я решила стать его женой, значит, что-то в этом есть. Не котенок, не щеночек — маленький человечек.

Мои мысли о карме перебивать одетая в халат девушка, которая выносит орущую Лизу на крыльцо. У этой малышки точно папин характер — такая же вредная и голосистая, и такая же настырная, когда хочет добиться своего. А в данный момент она словно чувствует, что рядом Марик — заходится так, что становится страшного бордового цвета.