Обман
Шрифт:
Но телефон в моем кармане оживает и на экране высвечивается незнакомый номер.
— Да? — резко отвечаю я. Если это не что-то важное — точно буду ругаться матом, потому что время, пока разговор с Верой еще будет актуальным, безнадежно тает, а сама Молька как раз уверенно топает в следующий отдел. Кажется, с разными детскими девайсами.
— Марик? — слышу на том конце связи ломаную русскую речь.
— Я слушаю. Кто это? — Широким шагом иду за Верочкой, уже мысленно готовясь послать собеседницу на все четыре стороны.
— Это… Изабель.
— Бель? — Поверить не могу, что в жизни бывают такие совпадения. Не могу — и не верю.
— Елизавета
А вот это уже точно очень херовый мультик.
Глава тридцатая: Вера
Есть две вещи, которые нельзя изменить, хоть в книгах и всяких «ванильных» сериалах телезрительниц любят убеждать в обратном.
Нельзя перевоспитать человека после двадцати пяти. Я бы даже сказала, что это крайне проблематично уже после двадцати, но парочку случаев знаю лично, поэтому моя личная шкала «невозврата» начинается именно с первого «четвертака». Не бывает так, чтобы лентяй вдруг стал тружеником, не может случиться, что бесхозяйственная женщина вдруг полюбит варить борщи и лепить всякие крендели.
Второе «не» — это отношение к жизни. Бабники не становятся верными мужьями, тусовщицы не превращаются в показательных мамаш. Вероятно, где-то во вселенной существуют примеры обратного, разбивающие наголо мою теорию, но пока я не встретила доказательств, буду считать это аксиомой.
Марик — он словно магнит для девушек типа Поганки. Они всегда будут рядом, всегда будут виться вокруг, потому что красивый успешный мужчина — он круче, чем гигантский магнит. И рано или поздно, когда у него закончиться флер выдуманной влюбленности, он окинет взглядом вот такой же длинноногий пустой мозг, и решит: «А почему бы и нет?» И наша «сказка» о том, как Красавчик влюбился в Бабу Ягу быстро закончится. И я снова, как тогда с Егором, буду сидеть и думать: почему я позволила сделать с собой все это, хоть знала, что ничем хорошим наши отношения не закончатся?
В общем, пока я выбираю вещи для Лизы, в голове крутится только одна мысль: нужно держаться от Червинского на расстоянии. Замуж — так замуж, но после развода (который обязательно случится, потому что есть Правило номер два) у меня ничего нигде не ёкнет.
И родители, наконец, перестанут гнать меня замуж, потому что тогда у меня появится железное оправдание: «Я там уже была и мне не понравилось».
Но все равно как-то грустно.
Словно нарочно вступить в «лужу» клопов-солдатиков.
Ну и потом: кто-то же должен научить Червинского обращению с ребенком, раз его основной контингент умеет только стряхивать остатки пудры с пуховки.
Я поворачиваюсь, чтобы прихватить еще один комбинезон, и натыкаюсь на Червинского, равномерно покрытого белыми пятнами поверх загара. Он что-то говорит в трубку, и я замечаю, как нервно бьет себя по карманам пальто, словно ищет сигарету. Он же вроде не курит? Что снова случилось?
Подхожу ближе и вопросительно приподнимаю брови.
А еще говорят, что это женщины вечно во что-то вляпываются.
— Дай угадаю, — говорю я, когда Червинский прячет телефон в карман. — Объявилась «яжемать»?
— Откуда ты…? — Марик, согласно кивая, морщит лоб.
— Давай на нее заявим, а? — злорадствую я. — Жаль, у нас не практикую кастрацию в качестве наказания вот таким Кукушкам.
— Вера, — Марик еще больше хмурится, — Изабеель говорит, что у нее украли ребенка.
«Просто Мария» на выезде.
— Ну и до чего вы договорились? Свадьба, семья
А вот сейчас я действительно злюсь. Как подумаю, что там за Изабель в слезах и обиженных соплях — хочется сграбастать Марика в охапку и унести куда-то… на Аляску, где женщины похожи на Белых медведей. Ладно, не все, но на них столько одежды, что и не разобрать. А то сначала Поганки с неба падают, потому какие-то девы, с именами принцесс, а мы с Червинским еще даже не начали превращаться в уставшую друг от друга семейную парочку. И пока еще мне совсем не все равно, какие длинные ноги вышагнут на него из-за горизонта.
— Она попросила встретиться и отвести ее к дочери. Сказала, что написала заявление о похищении сразу же, как поняла, что девочки нет.
— Ну, если написала, то найти его не проблема. — Кстати, возможно, пока мы тут собираем приданное для кукушонка, полиция уже сопоставила найденыша и заявление о похищении. — Ладно, поехали посмотрим на эту твою «яжемать».
Понятное дело, что коляску и кроватку, и всякую мебель оставляем, но вещи для Лизы берем. На всякий случай.
А когда через полчаса заходим в кафе, где Кукушка назначила встречу, я вижу перед собой… ну, Барбару Палвин, как минимум[1]. В слезах, с запухшими глазами и без намека на макияж, она все равно выглядит так, что хоть сейчас на обложку журнала.
И, конечно, тут же падает Марику на грудь, что-то очень сбивчиво тараторя на итальянском.
Прямо воссоединение Ромео и Джульетты: двадцать лет спустя. Только Джульетте лет двадцать максимум.
[1] Барбара Палвин — модель и один из «ангелов» бренда элитного женского белья «Victoria's Secret» Марик, нужно отдать ему должное, старательно отдирает от себя этот прекрасный, как солнце, кусок скотча и на всякий случай какое-то время силой удерживает на вытянутых руках, потому что ревущую итальянку тянет к нему, словно намагниченную. А я смотрю на эту немую сцену и пытаюсь предугадать, какой вариант развития событий нам сейчас разыграют. Нет, я, конечно, не зараза и не стерва, и в любом споре всегда на стороне женщин, но иногда сама природа подсказывает характерной болью в заднице: готовься, подруга. Сейчас тебя будут грамотно разводить, не теряй бдительность!
В общем, когда становится понятно, что добровольно эта истерика стихнет еще не скоро, я волнорезом становлюсь между этими двумя. Потом главное не забыть напомнить Червинскому, что он должен мне за отчаянную отвагу, потому что итальянки — те еще любительницы пускать в ход не только сопли, но и ногти на пару с зубами.
— Так, предлагаю всем успокоиться, — говорю я именно тем тоном, который не раз выручал меня, когда офис Клеймана испытывала на прочность очередная обманутая жена.
Это почти тоже самое, что итальянка, но еще и со встроенной функцией «убийственного взгляда». — Давайте сядем за стол, выдохнем и попробуем поговорить без эмоций.
— Кто она? — спрашивает итальянка, разглядывая меня так, словно перед ней какое-то насекомое. — Почему она говорит?
— Надеюсь, Червинский, твое сопливое прошлое просто неверно использует падежи, потому что я как никогда близка к тому, чтобы превратить чье-то хорошенькое личико в повод носить маску двадцать пять часов в сутки.
Марик кое-как усаживает девицу за стол, а сам садиться напротив и за руку усаживает меня рядом, бедро к бедру. Итальянка разглядывает нас пару мгновений, но как только замечает, что под моим пристальным наблюдением, снова переводит взгляд на Марика.