Обман

Эванджелисти Валерио

Анализ оборвали крики, стоны и ржание лошадей. Катерина подбежала к окну.

Милиция королевского наместника, двигаясь частью верхом, частью пешим ходом, атаковала сторонников галликанской партии, и те бросились врассыпную.

— Ну и мятежники! Мужчинам никогда нельзя доверяться! Они непривычны к боли, а потому понятия не имеют, что такое мужество.

Лицо Джулии озарилось.

— Вот такую я вас люблю, мама! Гордую и агрессивную! Забудьте Пьетро Джелидо. Такие, как он, причиняют женщинам только зло.

— Пожалуй, ты права, девочка, — ответила растроганная Катерина.

Она

не отважилась заглянуть в тот темный уголок разума, который внушал ей, что боль и наслаждение могут объединиться и что Пьетро Джелидо слишком красив, чтобы от него отказаться.

С площади донесся шум атаки жандармов. Крики и проклятия галликанцев внезапно стихли.

НАПОЛЗАЮЩАЯ ТЕНЬ

— Вдумайтесь хорошенько! — горячился Постель, — В человеческой жизни наблюдается константа: мужчина, женщина и искуситель. Иными словами, Адам, Ева и змей. В любую эпоху, когда дело доходит до серьезных событий, эта триада так или иначе себя проявляет.

Мишелю было скучно, и он вяло кивнул.

— Может быть, может быть. Из Венеции мне прислали вашу книгу «Первые новости из иного мира». Интересно, я ничего не говорю. Но мои интересы, господин Постель, отличаются от ваших.

Чтобы быстрее свернуть разговор, Мишель поднялся с кресла в самой просторной гостиной своего дома и подошел к камину, сделав вид, что подкладывает дрова. Зима в Салоне была по обыкновению мягкая, особенно в этот год. Стоял уже декабрь 1551 года, но на дворе не наблюдалось и следов снега. Люди надевали плащи скорее по привычке, чем по необходимости.

Гийом Постель, казалось, не заметил равнодушия хозяина дома.

— Господин де Нотрдам, по воле рока наши пути переплелись, а это говорит о том, что дело тут не в простой прихоти судьбы, — заявил он с чувством, — В Венеции мы едва познакомились, а мне уже пришлось иметь дело с негодяем, который выдавал себя за вас. Кроме того, многие мысли, которые я поддерживаю, высказаны нашим общим другом, Жюлем Сезаром Скалигером. Он также настаивает на превосходстве женщин над мужчинами и презирает Эразма Роттердамского, который утверждает обратное.

Мишель улыбнулся.

— Если бы вы, как и я, лично знали мадам Скалигер, вы бы заметили, что ее супруг не применяет на практике теорий, изложенных в его трактатах.

Постель проигнорировал это возражение.

— Помимо Скалигера мне говорил о вас один молодой британец, бывший недавно у меня в гостях. Его имя Джон Ди.

— Джон Ди? Не знаю такого.

— А он вас знает. Он прочел один из ваших альманахов и остался под большим впечатлением.

Мишелю изменило терпение, и он резко поднялся, уронив полено в камин и подняв тучу искр.

— Послушайте, господин Постель. Признаюсь, мне непонятен мотив вашего визита. Я рад высокой оценке Джона Ди, и что дальше? Я врач, и у меня мало времени. Да, я издаю альманахи, но делаю это только из соображений увеличения дохода. Меня не интересует оккультная философия, которую вы и ваши друзья развиваете вопреки запретам церкви.

В мутных глазах Гийома Постеля сверкнула искра понимания.

— Видимо, вы не знаете,

каким уважением пользуетесь в определенных кругах. Я говорю о философах, которые интересуются каббалой и гносисом [27] . Чтобы вы лучше меня поняли, скажу, что у юного Джона Ди имеется на правом плече маленький крестообразный шрам.

27

Гносис — по-древнегречески «знание». Философы-гностики утверждали, что существует тайное знание, овладев которым человек может приблизиться к Богу. ( Прим. перев.)

Это известие настолько потрясло Мишеля, что кочерга выпала у него из рук и громко звякнула об пол. Лицо свела непроизвольная судорога.

— Значит, вы тоже принадлежите… — прошептал он, но закончить фразу так и не смог.

— Нет-нет, — перебил его Постель, насупившись. — Майнцские иллюминаты не признают мессианского начала в великой венецианской святой Иоанне, умершей несколько месяцев назад. Узнав о ее кончине, я много дней не прикасался к пище. Потом, к счастью, в силу той связи между мертвыми и живыми, которую каббалисты называют Жигул, она получила реинкарнацию во мне. Так что теперь, господин Нотрдам, я женщина.

Мишель застыл, приоткрыв рот от изумления, которое и помогло пересилить охватившее его волнение.

— Мессер Постель, — спокойно сказал он, — я не понял ни слова из вашего повествования. Однако очень хотелось бы знать, кто вас ко мне направил и с какой целью. Скалигер?

— Нет-нет! Скалигер к вам очень хорошо относится, но считает вас гнусным евреем, на котором лежит печать всех бед вашего племени.

Постель, видимо не отдавая себе отчета, что такая дефиниция может обидеть собеседника, хихикнул и продолжал:

— Возвращаясь из Венеции, я встретил в Марселе вместе с Джоном Ди еще одного вашего знакомого, доктора Пентадиуса. Это он попросил меня съездить в Салон.

Пентадиус! При мысли об этой дьявольской фигуре Мишель содрогнулся и нетерпеливо спросил:

— Он велел мне что-то передать? Говорите же!

Только что ярко блестевшие глаза Постеля снова потухли, он опять хихикнул и ответил:

— Да, и вот что он велел передать: мастер вернулся и собирается приехать с вами повидаться. Чтобы узнать о его прибытии, наблюдайте за цветами. И будьте готовы отдать ему книгу. Инквизиция предусмотрительно сожгла весь тираж, и ваша копия — одна из немногах оставшихся.

— О какой книге вы говорите? — в ужасе прошептал Мишель.

Он знал ответ, но ему надо было понять, до каких пределов безумец, сидящий перед ним, информирован о тайнах, которые он пытался вычеркнуть из памяти.

Постель развел руками.

— Я не знаю, какую книгу он имел в виду. Инквизиция их столько сожгла… и моих в том числе. — Он на миг опечалился, — Вы в курсе, что меня тоже судила инквизиция? Трибунал признал меня сумасшедшим. Думаю, судей сбило с толку то, что я назвался женщиной. Доминиканцы всегда плохо относились к дамам.