Обман
Шрифт:
Мишель почувствовал, что больше не в силах продолжать разговор. Тут под окнами весьма кстати заколыхались пышные плюмажи прибывших гостей, и он с облегчением свернул беседу:
— Прошу прощения, я вижу, что ко мне прибыли двое гостей: первый консул Марк Паламед и барон де ла Гард. Я вынужден вас оставить. Желаю доброго пути.
На худом бородатом лице Постеля отразилось разочарование.
— Но я хотел рассказать вам об Иоанне, о Еве нашего века! Я счастлив, что принял ее в себя, и она могла бы моими устами открыть вам множество истин!
— Разве вы не слышите, что стучат?
Мишель бесцеремонно взял гостя под локоть и повел к выходу. Жюмель уже открывала дверь вновь прибывшим.
Выталкивая Постеля из дома, Мишель немного не рассчитал силу, и ученый в буквальном смысле вылетел на улицу, затормозив только на другой стороне, как раз напротив мельницы. Первый консул и капитан Пулен с удивлением проводили его глазами и поспешили войти.
— Надоедливый посетитель? — поинтересовался Пулен.
— В некотором смысле — да, — мрачно ответил Мишель. И тут же, спохватившись, вежливо обратился к гостям: — Проходите, пожалуйста, располагайтесь. Вы пришли вместе, и, я думаю, на это есть достаточно веские причины. Верно, Пулен?
Барон сиял.
— Вы попали в точку. Нынче знаменательный день. Парижская магистратура, под влиянием его величества Генриха Второго, объявила, что следствие по делу преступлений в Любероне закрыто. Прошло три года, и все мы, бывшие добровольцы, признаны невиновными. Процесс, конечно, состоится, поскольку его назначил отец нашего суверена, но он будет чисто формальным: с этой минуты мы можем считать себя оправданными. Думаю, что на решение сильно повлияло то, что Папа даровал Мейнье д'Оппеду титул графа.
Мишель вздрогнул. Существовало много вещей, которые он старался вычеркнуть из памяти, и среди них резня вальденсов в Любероне. Он заставил себя улыбнуться, но вместо улыбки получилась гримаса.
— Это событие стоит отметить стаканчиком доброго вина. Анна, принеси бутылку.
— Ты забыл, что на столе уже есть бутылка? — ответила Жюмель, выпятив грудь и уперев руки в бока. — Максимум, что я сделаю, так это принесу чистые бокалы. А ты не пей слишком много. Я устала дышать по ночам винным перегаром и слушать, как ты храпишь под боком.
Мишель почувствовал, что краснеет. По счастью, Пулен со смехом пришел ему на помощь:
— Будьте уверены, мадам: тот, кто имеет ночью под боком такую красавицу, как вы, просто обязан быть трезвым. Это в его интересах.
— Вот и объясните ему это, — ответила Жюмель, тряхнув головой, — С тех пор как родилась дочка, он все время откладывает момент снова сделать меня матерью, ссылаясь на то, что пьян. Можно подумать, что бывают счастливые семьи без кучи детишек.
У Мишеля вспыхнули уши.
— Прошу вас, господа, — резко сказал он, входя в гостиную. Подождав, пока знатные гости усядутся в кресла, он приказал Жюмель: — Выйди! Принеси бокалы моим друзьям и исчезни. Каждое твое слово — оскорбление в мой адрес.
Жюмель вытаращила глаза:
— Чего ты так обижаешься? Они сами видят, что я не беременна. И прекрасно знают, что, когда ты не пьян, ночи ты проводишь, наблюдая за звездами.
И она удалилась с оскорбленным видом.
Мишель давно уже перестал сердиться на жену. Каждый раз, когда
Однако на этот раз он почувствовал себя униженным.
— Прошу вас, извините ее. Вы должны понять: у нее с головой не все в порядке.
Первый консул, крепкий молодой человек с добродушным лицом в обрамлении высокого складчатого воротника, беспечно рассмеялся.
— О, не тревожьтесь, мы знаем женщин. Вы ученый, а слабый пол философию не жалует. Ваша супруга не в состоянии постичь тех высоких материй, которыми вы занимаетесь. Женщины — изящные животные, способные только на самые примитивные мысли.
Мишель подумал, что Жюмель, несмотря на свою врожденную вульгарность, умеет читать и ей с успехом удается держать его в узде.
— То, что я напиваюсь, — неправда, — заявил он, чтобы отвести самое позорное обвинение, — Анна принимает за опьянение определенные состояния, в которые я погружаюсь все чаще и чаще. Иногда мне удается их контролировать, иногда нет. Мне случается предвидеть восстания, катастрофы, конфликты… но, боюсь, вам будет трудно понять меня.
— Напротив, я вас понимаю, — заметил Пулен. — И склонен думать, что астрология, которой вы усиленно занимаетесь, призвана, по существу, завуалировать ваше истинное предназначение. Вы сами говорили, что происходите из еврейского рода, где был силен дар пророчества.
— Да, из колена Иссахарова.
Всего несколько лет назад Мишель изо всех сил добивался бы мало-мальски почтительного отношения к своему еврейскому происхождению. Теперь же главной проблемой Франции стали гугеноты. Евреи перестали быть козлами отпущения и даже за пределами графства Венессенского переживали период относительного спокойствия. Все ветви инквизиции, кроме испанской, казалось, переключились на другие дела.
Марка Паламеда эти разговоры мало интересовали.
— Став матерью еще раз, ваша жена станет послушнее. Но в одном она права: вы должны уделять ей больше внимания, господин де Нотрдам, — Он подмигнул, — Я знаю, у вас прелестная служанка… представляю, как славно вы проводили бы с ней время.
— О, что вы! Она совсем ребенок, и, потом, она худая как былинка.
— Если вы будете ждать, чтобы служанка оказала вам благосклонность, то точно попадете в переплет. Я, к примеру, их обрюхатил не один десяток, и почти всех силой. Поначалу они визжат, а потом вспоминают, что вы их хозяин, и сдаются.
Вся эта пошлая болтовня вызывала у Мишеля острую неприязнь. Он нахмурился.
— Вы продолжали их держать и после родов?
— Конечно нет. До сих пор я их убеждал… не рожать вовсе. Но к сожалению, нынче король постановил обнародовать каждую беременность. При всем моем уважении к его величеству, это кажется мне явным превышением власти. Теперь мы имеем множество вздутых животов, но лишены возможности все улаживать тайно. А кому нужна беременная служанка? Мне уж точно нет.