Обмани меня дважды
Шрифт:
– Выходит, вы чувствуете себя ответственным?
Он стал разминать ее плечи костяшками пальцев.
– Я сделал для вас не больше, чем вы – для меня.
Оливию словно молнией ударило. Именно этого признания она и добивалась. Она сыграла роль в его выздоровлении.
– Стало быть, я прошла вашу проверку.
Наступила еще одна пауза.
– Я не уверен, что это была проверка для вас.
Его пальцы в последний раз пробежались по ее плечам, а затем опустились по рукам вниз и крепко сжались прямо над локтями. Она ощутила его тепло. Теперь костяшки его пальцев были так близко к ее грудям. Они стояли молча, синхронно дыша, а вода в раковине отражала
– Снять с вас платье? – Он говорил как-то монотонно, словно мыслил вслух и задал этот вопрос скорее себе, чем ей.
В библиотеке Аластер пытался доказать ей, что он – человек нехороший. И теперь она чувствовала его нерешительность. Почти физически ощущала его сомнения.
Возможно, он и не нужен ей хорошим.
– Вы хотите сказать, что готовы помогать мне с Бертрамом? Я не имею в виду убийство, – вымолвила Оливия. – У него есть дети. – Она старалась никогда не думать о них. Как-то раз она посмотрела их имена в светском справочнике «Дебретта», но потом пожалела об этом. – И все же, вы готовы помогать мне с ним?
В наступившей после ее вопроса паузе Оливия слышала шум транспорта на Брук-стрит, позвякивание сбруи. Который час? Ей казалось, что она плывет в этой странной удручающей темноте, зажатая между раковиной и телом Марвика позади нее – крупным и жестким. И ей не хотелось, чтобы он отодвигался от нее.
– Похоже, что так, – подтвердил Аластер.
Оливия повернулась к нему лицом. Здесь, в затененном уголке, она не могла хорошенько разглядеть его. Но она повернулась к полоскам света, проникающимся в комнату между планками ставен, и судя, по его невольному вскрику, он увидел часть ее тела – обнаженные груди, прямые плечи… Этого было довольно, чтобы заставить его вскрикнуть.
– Вы прекрасны. – Голос герцога звучал сердито.
Впрочем, если бы его голос был полон страсти, Оливия ни за что не поверила бы ему. А вот его гневу она верила. Подняв руку, она нащупала его щеку, погладила большим пальцем уголок рта. Его челюсти сжались. Марвик никогда не признался бы в этом, но Оливия чувствовала, что обретает власть над ним, и сейчас было как раз такое мгновение.
Осознание этого пьянило ее. Пенясь, бурлило в крови. Герцог сердится, потому что хочет ее. Потому что не может причинить ей боль. Потому что – и это главное – он хочет ей помочь.
Почему он ее спас? Почему не устроил все так, чтобы снова передать ее в руки полиции? Теперь ему известна ее история. Она не дала ему какого-то особого преимущества перед Бертрамом.
– Думаю, вам не удалось отдохнуть, – прошептала Оливия.
Его рука накрыла ее руку, прижала ее ладонь к его небритой щеке.
– Не стоит проявлять такую уверенность, – отозвался Марвик. – Вы не знаете меня, Оливия.
– Разве? – О ком сейчас, кроме нее, можно было сказать, что он его знает? И то, что она видела в нем, что в нем знала, – и этого не знал никто другой – было ему противно. Оливия понимала его. Как и ее мать, герцог судил себя куда строже, чем кто-либо другой.
Но Оливия никогда не могла терпеть мрачное настроение – ни у матери, ни у него. Потянувшись, она нашла его губы своими губами.
Из его груди вырвался вздох, который обжег ее рот. Марвик был очень спокоен, прижимаясь губами к ее губам. От его натянутых мускулов исходило напряжение. Его руки нашли ее талию.
А потом он привлек Оливию к себе и впился в ее губы таким горячим и страстным поцелуем, что ей показалось, будто это возобновление чего-то, а не начало.
«Я согласна с
Никто бы никогда не сказал, что Марвик – подходящий для нее мужчина. Он чем-то напоминал Байрона – безумный, плохой и опасный.
Но Оливия знала его так, как никто другой. Он – не тот человек, каким был когда-то; он тот, которого знает только она. И когда он сжал ее лицо ладонями, закинул ее голову назад и глубже проник языком в ее рот, вопросы мудрости стали неуместными. Оливия ответила на его поцелуй – с готовностью, жадно.
В библиотеке он показал ей, что такое удовольствие, как оно может быть одновременно общим, личным, страстным. Удовольствие вызывал он, прикасаясь к местам, которые были известны только ей. Она снова почувствовала его – в нижней части живота. Горячая дрожь, которая, стекаясь в одном месте, превращалась в восхитительную тяжесть, жаркую пульсацию между ногами. Положив ладонь на одну из его рук, сжимающих ее лицо, Оливия ощутила его силу. И услышала тихий звук, вырвавшийся из его груди, напоминавший вздох.
Он уже издавал такой звук, когда был с нею рядом. Она улыбнулась.
Марвик схватил ее запястья и наклонил голову, чтобы поцеловать каждое – как вассал, приносящий дань. Глядя на то, как он это делает, Оливия на одно головокружительное мгновение почувствовала себя выше, чем он, и это ощущение было больше и мощнее, чем могла выдержать ее плоть. Судя по его собственным словам, он считал ее смелой, умной, изобретательной. И он хочет ее – против собственной воли. Да, пусть он склонит перед нею голову, пусть признает, что побежден.
Марвик дотронулся языком до ее ладони, и Оливия мгновенно вернулась в себя и вновь стала той же простой девчонкой, прижатой к его большому телу; она льнула к его мощной груди, а человек, вытащивший ее из Ньюгейта, обнимал ее своими мускулистыми руками. И это тоже возбуждало Оливию. Она хотела находиться под его защитой. Она хотела всего Марвика.
Он подвел ее к кровати и слегка подтолкнул. Оливия сжалась, чтобы удержать равновесие, но герцог был готов к этому. Придерживая ее затылок, он опустил Оливию на кровать, склонился над ней и впился в ее губы долгим, горячим и томным поцелуем, а сам тем временем дюйм за дюймом укладывался на нее. Те части ее тела, к которым прикасался он – грудь, живот, бедра, которые он раздвинул, чтобы лечь между ними, – начинали вибрировать от желания. Оливия чувствовала жар его живота, в котором неистово бился пульс. Тяжесть его грудной клетки. Аластер лег на нее с ленивой и умелой осторожностью, с какой ремесленник соединяет воедино части диптиха.
Приложив губы к ее брови, Марвик прерывисто выдохнул.
– Ты этого хочешь, – хрипло прошептал он.
Оливия открыла глаза. Она знала, как надо его слушать, и уловила вопрос в его словах. Опершись на одну руку, герцог склонился над ней, на его лице появилось напряженное, настойчивое выражение. Оливия подняла руку, чтобы прикоснуться к его щеке.
Как же сдержан Аластер де Грей, герцог Марвик! Как скрытен, сложен, загадочен – как необработанный драгоценный камень, который на свету может вдруг открыть свою чистоту и сияние. Свет был его тайной привязанностью, добродетелью, которую он пытался скрыть. Но он все равно вспыхивал на его лице, когда Марвик смотрел на нее. Его лицо смягчилось.