Обмани меня дважды

Дьюран Мередит

Ее закрытый рот неожиданно лишил Марвика его права на нее. Он раскрыл ее губы своими. Он целовал ее язык, ее зубы, – каждый дюйм ее рта теперь будет принадлежать ему. Его ладонь проскользнула к вырезу платья, нащупала под ним нежный изгиб груди, отвердевший пик соска, который он поцарапал ногтем, и Оливия застонала.

– В… в карете… – Голос Оливии звучал сонно и изумленно. Признаться, Аластер не знал, как можно заниматься любовью в карете. Но до станции оставалось ехать всего полчаса. Так что он найдет способ. Он, как ученый, будет придумывать, как раскрыть ее. В конце концов она станет принадлежать ему. Ни у кого другого не будет на это шанса.

Он стал потихоньку,

дюйм за дюймом, стягивать вниз лиф ее платья, стараясь действовать очень осторожно, чтобы не порвать его. Никто больше не посмотрит на нее так, как те женщины (хоть на нее и не действовало их презрение: оно существовало в другой вселенной, из которой она вышла силой своей несгибаемой воли). Аластер высвободил груди Оливии из несносных тисков ее корсета, который – спасибо, господи! – был сшит из кожи, так что ему не пришлось возиться со шнурками и китовым усом. А потом, не сводя глаз с ее лица, он взял сосок в рот.

Губы Оливии приоткрылись. Она попыталась прикрыть глаза тыльной стороной руки. Марвик оттолкнул руку, опустил и завел ей за спину, крепко держа: он не позволит Оливии помешать ему наблюдать за тем, как она реагирует на его ласки.

Она издала какой-то животный стон. Да, животный – четкий, сильный и свободный. Окраской она напоминала лису, ее волосы по цвету походили на окрас зверя – красный и медный, ржавый и оранжевый, цвет солнечного света и преломленного света пламени. Посасывая ее грудь, Марвик приподнял юбки Оливии и провел руками по ее длинным, гладким бедрам. Она приподнялась, пытаясь помочь ему, но он вернул ее на место с помощью еще одного, более глубокого поцелуя. Помощь была ему не нужна. Он не сказал ей: «Лежи спокойно!», потому что не хотел, чтобы она действовала вместе с ним, – ему было нужно, чтобы она ему подчинилась, и он должен был заслужить это. «Отдайся мне!»

Ее колени, одно из которых попало в лучи света, оказались пышными и изящными, с ямочками, которые так и манили Аластера. Он обделил их своим вниманием в ту ночь в библиотеке – грех, за который Оливия расплатилась с ним своим дальнейшим поведением. И если в нынешней горячке вспомнить ее обман, то становится понятным, что это совсем небольшое наказание за его вину, состоящую в том, что ее колени не получили от него своей доли ласк. Когда Аластер провел губами по внутренней поверхности ее берда, Оливия взвизгнула, а затем, когда карета поехала медленнее, сжала ноги.

– Погоди! – прошептала она.

Выяснилось, что ритм стука колес изменился лишь в связи с тем, что кучер вывел карету на более гладкую часть дороги. Аластер провел языком по стыку бедер, но они упрямились, и тогда его рука поднялась к центру этого стыка, он твердо нажал большим пальцем на прикрывавшую его курчавую поросль и сказал:

– Дай мне это!

Ноги Оливии разошлись в стороны.

Нащупав разрез в ее панталонах, Марвик нежно и аккуратно потрогал влажные складки ее лона, хотя за этими нежными прикосновениями скрывалось его неистовое желание, подпитываемое звуками, которые издавала Оливия. Еще выше подняв юбки, он снова нащупал ее плоть языком. Святые небеса, казалось, он ждал столетия, чтобы вновь сделать это. Аластер лизал и сосал до тех пор, пока Оливия не прошептала: «Пожалуйста», но он не унимался, пока она не повторила свою просьбу еще раз.

Господи, чего только он не сделал бы ради того, чтобы услышать ее мольбу! Он заставил ее сказать это еще раз, вынудил почти подавиться этим простым словом, а затем почувствовал, как ее ногти впиваются ему в спину, но этого все равно было мало. Как продлить эти мгновения? Почувствовав, что ее бедра вздрогнули, он отодвинулся и слегка подул на нее, дав телу

отдохнуть после пика удовольствия, а затем снова прижался к лону губами и стал дразнить плоть. Оливия то и дело вскрикивала, но было ли этого довольно? Мерзавцы привязывают женщин к рельсам; если бы Оливия молчала или сопротивлялась, он проделал бы с ней то же самое и держал бы там, пока она не стала бы молить о пощаде, а затем совокуплялся бы с ней на рельсах, у дерева, на траве до тех пор, пока она не поняла бы, что такое – молить его о чем-то, пока полностью не усвоила бы этот урок. Но в ее запахе, в ее стонах Аластер увидел пользу для кроющегося в нем зла. Он увидел способ принять и использовать его, если это заставляет ее стонать.

Сев, он приподнял Оливию над собой. Она вся бурлила, цеплялась за его плечи, задыхалась, краснела, ее влажные губы приоткрылись. Заметив ее язычок, Марвик приподнялся, чтобы втянуть его в свой рот, а рукой поспешно расстегнул брюки.

Оливия обхватила его рукой. Аластер вскрикнул. Кажется, это был первый звук, изданный им. Она вела его, но ее бедра двигались неуклюже. Взяв ее за талию, он слегка передвинул ее, и тут же – ах! – ее лоно открылось для него, и он дюйм за дюймом толчками ввел в него свою плоть. Марвик чувствовал, что она становится все горячее и податливее. Ее голова упала ему на плечо, и он поддержал ее затылок рукой. «Оставайся тут!», – шепнул он ей, потому что это была самая удобная поза. Аластер направлял ее бедра, показывал, как надо двигаться, и наконец она подчинилась его ритму, стала опускаться в такт его толчкам.

«Навсегда!» – это слово так и звенело у него в голове. Он хочет остаться в ней навсегда, чувствовать ее вес, удерживающий его на месте, держать Оливию за талию. Он будет брать ее тело снова и снова, и – помоги, господь, тому, кто попытается встать между ними, потому что их тела принадлежат друг другу. Его плоть проникла в ее плоть и крепко держит ее там. Сейчас Аластер понимал только это. Горячие влажные глубины ее тела несут в себе вызов, ответить на который может только он сам; он научит ее испытывать плотский голод, он будет использовать ее, и пусть весь мир катится ко всем чертям! У нее не будет возможности думать о чем-то еще; он будет наполнять ее так плотно, но в ней не останется места для иных мыслей.

Просунув руку между телами, он тер ее волшебный бугорок, пока Оливия не подняла голову и не закричала. Аластер крепко схватил ее и удержал на месте, чтобы она полностью отдалась наслаждению. По ее телу побежали конвульсии, которые охватили и его плоть, и его горячее семя вот-вот было готово вырваться наружу, чтобы пустить корни в ее теле, доказать, что она действительно принадлежит ему и только ему, что она навечно стала частью его…

«Нет!»

Сорвав с себя Оливию, он отбросил ее на сиденье. Он не предаст ее таким образом. Уткнувшись головой в стену кареты, он начал действовать сам – двух движений оказалось достаточно, чтобы его семя излилось на пол.

Когда Аластер, задыхаясь, повернулся к Оливии, то увидел, что ее прическа растрепана, все шпильки выпали из спутавшихся волос на колени, а юбки задрались. Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга. Он был не в состоянии скрыть того, что она могла увидеть на его лице. Он не знал, что делать. Она заслуживает большего, лучшего. Но он не может предложить ей того, что она заслуживает.

Марвик не шелохнулся, хотя желание привлечь ее к себе, осыпать поцелуями ее лицо и шею было очень сильным: поставить последнюю точку, предупредить Оливию о том, чтобы она не забывала все, что он только что показал ей. Ее тело принадлежало ему. Но что он может предложить ей в ответ?