Обманутая

Делински Барбара

— Значит, теперь ты утверждаешь, что папа напрасно так много работал?

— Я просто говорю, что Кристиан работает не так много и поэтому у него есть время на то, чтобы быть здесь.

— Ты могла бы сказать ему, чтобы он уезжал к себе домой.

— Я не хочу, чтобы он уезжал к себе домой. Он для меня отдушина после почти двух месяцев непрерывных травм. И он пробудет здесь столько, сколько захочет.

Впервые, казалось, гнев Дебры был поколеблен. Глаза ее расширились, и в них появился страх.

— И ты всерьез считаешь,

что папа может вернуться, пока он здесь? Папа терпеть не мог, когда Кристиан приезжал к нам в гости. Если ты будешь удерживать Кристиана, папа никогда не вернется.

Лаура почувствовала причину опасений Дебры, ощутила, как угасает и ее собственный гнев.

— О Господи, девочка, — тихо промолвила она и попыталась обнять Дебру, но та отступила и насупилась.

— Мне не нравится, когда он у нас.

— Мне жаль, что это так, — тихо заметила Лаура.

— Нет, не жаль. Ты думаешь только о себе.

— Я думаю также о тебе и о Скотте. Кристиан помогает мне пережить все это, а когда дела поправятся у меня, они поправятся у нас всех. Нравится тебе это или нет, твой отец выпал из нашей жизни. И из практических соображений теперь я глава дома.

— Ты всегда была ею.

— Нет, главой дома был твой отец.

— Нет, не был. Неужели ты до сих пор этого не понимаешь? Неужели ты до сих пор не можешь признать этого?

Лаура пристально уставилась на свои ногти, поглаживая подушечкой большого пальца их лакированную поверхность. Она многое передумала за прошедшие недели, увидев то, о чем никогда прежде не догадывалась. Дебра была права. Лаура не хотела признавать этого вслух, потому что не желала приуменьшать роль Джеффа в глазах детей. Но Джеффа не было, а она оставалась, и теперь на карту было поставлено доверие к ней.

— О’кей, — подняв глаза на Дебру, ответила она. — Наверное, действительно я была хозяйкой дома. Я отдавала твоему отцу должное, но когда дело доходило до окончательного решения, тут главную роль играла я.

Если она считала, что такое признание удовлетворит Дебру, то заблуждалась — Дебра тут же обернула его против нее.

— Он не мог играть главную роль. Ты всегда поступала по-своему. Ты не предоставляла ему ни малейшей возможности проявить самостоятельность.

— Я предоставляла ему массу возможностей. Он просто не пользовался ими.

— Потому что знал, что ты рассердишься, если будет не по-твоему. Признайся, мама. Ты — диктатор.

— Поосторожнее, Дебра…

— Поэтому папа и сбежал. Он больше не мог выносить своего положения. Это был своего рода протест.

— Ты разговаривала с бабушкой, — другого объяснения такого агрессивного поведения Дебры Лаура не могла найти.

— В этом не было необходимости. Я достаточно наслушалась ваших разговоров о самовыражении и подавлении, обиде и бунте, чтобы получить колледжский диплом по психологии, если бы он мне был нужен, но он мне не нужен, поскольку я не собираюсь поступать в колледж и участвовать в этих тараканьих

бегах. И не говори мне, что ты не закончила колледжа, но все равно в них участвуешь, потому что ты — это ты. В тебе столько же тщеславия, сколько в бабушке. Ничего удивительного, что папа сбежал!

Лаура одновременно ощущала обиду и возмущение.

— Это бесцельный разговор, — с напряжением произнесла она. — Ты сердишься…

— Я права!

— …а поскольку сердишься, произносишь вещи, о которых лучше было бы пока помолчать. Я ухожу. Мы вернемся к этому разговору позднее. — И Лаура вышла из комнаты.

— Мое мнение не изменится, — крикнула ей вслед Дебра.

Лаура, не останавливаясь, спустилась вниз. Она знала, что Дебра скучает по отцу и боится, что тот никогда не вернется, и свои переживания выплескивает на самого близкого ей человека — мать. Но Лаура тоже ранима сейчас. Поэтому надо подождать, когда Дебра успокоится.

23

Тэк очнулся от легкой дремы, чтобы покрепче прижать к себе Дафну. Это было непросто — ему пришлось тянуть и тащить комок простыней, в котором они оказались. Наконец он устроился, прислонившись к подушкам, и обнял Дафну. Он пальцами нежно развел волосы на ее лице и откинул их назад, потом скользнул рукой вниз по спине и его ладонь замерла на теплом изгибе ее бедра.

— М-мм, — промурлыкала она.

— Ты проснулась?

— Когда ты прикасаешься ко мне, — сонно пробормотала она, — я всегда просыпаюсь.

Он улыбнулся. Дафна обычно мало говорила, но когда говорила, находила верные слова, а если молчала, то делала очень точные жесты. С ней он чувствовал себя высоким, красивым, значимым и умным. Но главное — он ощущал себя желанным.

— Мне казалось, мы собирались поработать, — поддел он ее. Свет от лампы мягко падал на бумаги, разложенные на полу рядом с кроватью.

— Мне тоже так казалось. Я не понимаю, почему я всякий раз соглашаюсь с тобой, когда ты предлагаешь работать в кровати.

— Ты соглашаешься, потому что прекрасно знаешь, чем это закончится. Признайся себе, Даф. Ты ненасытна.

— Кто бы говорил. — Она глубоко вздохнула и коснулась волос на его груди. — Все это биохимия, — пробормотала она и еще крепче прижалась к нему.

Тэк прекрасно понимал, что объяснить все только биохимией невозможно. Он испытывал неугасающий интерес к Дафне. Она заинтересовала его сразу и продолжала интересовать и по сей день, и дело было не только в соблазнительном изгибе ее спины, упругости груди или изящности прекрасных длинных ног, которые обвивались вокруг его талии, доводя его до изнеможения. Если бы все ограничивалось этим, он бы оставил ее, как оставил Гвен. Но он не хотел расставаться с Дафной. Они занимались любовью, и он проводил у нее всю ночь. Он сохранял за собой номер в мотеле только для видимости и бывал там редко, а в Бостон ездил, только когда в этом появлялась крайняя необходимость.