Обманутые иллюзии

Робертс Нора

– Звучит…

– Мама! – Нат ракетой пронесся по ковру. – Получилось! Я завязал ботинок, – держась одной за стол, он положил обутую в кроссовку ногу ей на колени. – Сам.

– Невероятно. Не парень, а вундеркинд, – она посмотрела на уже почти развязавшийся шнурок. – Сегодня просто праздник.

– Дай-ка я тоже взгляну. – Люк схватил Ната за пояс и посадил к себе на колени. – Ладно, давай признавайся. Кто тебе помог?

– Никто, – вытаращив глаза, Нат уставился на отца. Люк тем временем затянул шнурок, чтобы он больше не развязывался. –

Клянусь Богом.

– Я считаю, что ты уже совсем взрослый. Кофе хочешь?

Нат поморщился.

– Не-а. Он противный.

– А что же тогда ты будешь пить? – Люк покачал сына на колене. – Знаешь, Рокс, мне кажется, что если ребенок умеет завязывать шнурки, то он наверняка сможет и ухаживать за собакой.

– Каллахан, – прошипела Роксана, одновременно с воодушевленным возгласом Ната.

– А кормить его будешь ты, приятель?

– Конечно, я, – глаза Ната светились искренностью и добротой. Он кивнул. – Каждый день. А еще я буду учить его сидеть и давать лапу. А еще, мама, – вдохновение снизошло на малыша, – научу его приносить тебе тапочки.

– Да уж, конечно, после того, как он их изжует, – она не была достаточно жесткой, чтобы устоять при виде двух пар игривых голубых глаз и заговорщицких улыбок. – Я не хочу у себя в доме какого-нибудь чистопородного капризулю.

– А нам нужна большая страшная дворняга. Правда, Нат?

– Ага. Большая страшная дворняга, – он обнял Люка за шею и умоляюще посмотрел на мать. Это был его прием. В конце концов, артистизм был у него в крови. – Папа говорит, в приемнике много бедных бездомных щенков. Они там как в тюрьме.

– Спокойно, Каллахан, спокойно, – с придыханием произнесла Роксана. – Как я понимаю, ты полагаешь, что нам надо пойти и взять одного.

– Это было бы гуманно, Рокс. Правда, Нат?

– Правда.

– Ладно, посмотрим, – начала было она, но Нат уже соскочил с колен отца и крепко обнял ее. – Наехали вы на меня, – она мечтательно взглянула на Люка поверх натовой головы. – Придется мне привыкать.

– Пойду Элис расскажу, – Нат метнулся и тут же встал как вкопанный. – Спасибо, папа, – он улыбнулся, обернувшись. – Спасибо тебе огромное.

Люк не мог сдержать улыбку, но решил, что благоразумнее было бы изобразить внезапный интерес к завтраку.

– Испортишь его. Он пожал плечами.

– Ну и что? Четыре года бывают только раз в жизни. Да и потом просто хорошо быть с ним.

Она встала, подошла к нему и села к нему на колени.

– Да, это хорошо. Это прекрасно, – проворковала она и прижалась к нему. – Ну все, надо одеваться. У нас еще много работы.

– Жаль, что мы не можем провести этот день с Натом. Побыть втроем.

– Будут другие дни. Будет еще много дней, когда все это закончится, – она улыбнулась и, сомкнув руки вокруг его шеи, откинулась назад. – Очень бы мне хотелось увидеть, что сейчас делает Танненбаум.

– Ну, он ветеран, – Люк поцеловал ее в нос. – В течение часа позвоним.

– Но

до чего жаль, что я не вижу его в работе. Такое ведь только раз в жизни увидишь.

Харви Танненбаум действительно был ветераном. Более двух третей его шестидесятивосьмилетнего земного существования прошли в купле-продаже краденого, причем работал он только со «сливками» общества. Максимилиан Нувель в глазах Харви относился к «сливкам сливок». Предложение Роксаны вытащить его из четырехлетнего пребывания не у дел, чтобы он сыграл маленькую, но решающую роль в хитроумной афере, сначала ошарашило его, но затем заинтересовало.

В конце концов Харви в изящной форме согласился принять участие и в знак уважения к Максу и его семье решил работать бесплатно.

Более того, он с нетерпением ждал этой работы.

Разумеется, для Харви это было неожиданным поворотом судьбы. Впервые за свою долгую жизнь он добровольно переступил порог полицейского участка. И уже конечно он впервые давал властям показания о нарушении закона, причем безо всякого принуждения.

Постольку поскольку Харви поступал так в первый и, скорее всего, в последний раз, он вложил в эту роль всю свою душу.

– Я пришел сюда как обеспокоенный гражданин своей страны, – заявил он, уставившись снизу вверх на двух полицейских офицеров в штатском, к которым его привел сержант сверхсрочной службы. У Харви были заплывшие и покрасневшие глаза от круглосуточного киномарафона на кабельном телевидении. На нем был мешковатый костюм и галстук в широкую полоску, и выглядел он как впавший в отчаяние человек, который провел бессонную ночь, не снимая одежды.

– Ты, вымотался, Харви, – произнес старший следователь Сапперстайн с состраданием в голосе. – Давай, мы тебя домой отвезем.

– Вы слушаете меня или нет? – Харви изобразил возмущение. – Черт возьми, да что это вообще такое! Я сюда пришел, а такие вещи я так просто не делаю, дать вам показания, которых вы за всю жизнь не получите, а вы меня домой отправляете, как какого-то маразматика. Да я всю ночь глаз не сомкнул, все переживал, идти мне к вам или не идти, а вы меня отшить хотите.

Нетерпеливый по натуре и раздражительный в силу обстоятельств Лоренцо, второй следователь, итальянец с глазами таксы, забарабанил пальцами по захламленному письменному столу.

– Послушай-ка, Танненбаум, мы вообще-то здесь вроде бы заняты. Знаешь ведь, как оно бывает, когда совершают крупную кражу брильянтов.

– Ну, конечно, знаю, – вздохнул Харви, вспомнив былые времена. – Мы-то знали, как получать удовольствие от своей работы. А для сегодняшних юнцов это обычное дело. Изюминки нет, творчества. Нету, знаете ли, волшебства.

– Вот именно, – Сапперстайн изобразил улыбку. – И ты, Харви, был лучше всех.

– Да, не баловал ты меня раньше такими характеристиками. Ну что ж, хвастаться не буду, но скажу, что льда за свою жизнь разрубил больше, чем целых три эскимоса.