Обнаженная для любимого
Шрифт:
Мужчины кивнули друг другу, но обмена любезностями не последовало. Джефф уступил им проход.
— Надеюсь, ужин не показался тебе пресным? — игриво спросила Нэйлора Ромилли.
— Нисколько. Впрочем, последнее блюдо меня несколько озадачило. Кто это был? Твой бывший?
— Громко сказано, — возразила Ромилли. — Выходили вместе несколько раз, не более того.
— Я не желаю принимать в этом участия, мисс Ферфакс, — резко проговорил Нэйлор Карделл, открывая перед девушкой дверцу своей машины.
— Участия в чем?
— Потрудись не впутывать меня,
— Полагаешь, я пригласила тебя для этого?! — в недоумении воскликнула Ромилли Ферфакс.
— Можно подумать, это не так, — убежденно проговорил Нэйлор, рывком повернув ключ в замке зажигания.
Ромилли смутилась и отвернулась. Глядя в окно, она виновато пробормотала:
— Прости, если заставила тебя так подумать.
— Отвечай честно, Ромилли.
— Ревность Дэйвидсона мне не нужна. Мне просто не с кем было идти на этот ужин, — призналась она.
— Вот в этом вся Ромилли Ферфакс! — торжественно и обличительно одновременно воскликнул Нэйлор Карделл. — Ей никто не нужен, но и одинокой быть ей тоже не хочется. Остается надеяться, что я хорошо сыграл свою роль в твоем абсурдном спектакле. За тобой должок, Ферфакс! — объявил Нэйлор.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Воскресное утро Ромилли встретила безрадостно — ночь выдалась бессонной.
Девушка проанализировала свое поведение и поняла, что подозрения Нэйлора не были напрасными. Он ошибся водном лишь пункте. Если у нее и было желание вызвать в ком-либо ревность, то не в Джеффе Дэйвидсоне, а в самом Нэйлоре Карделле.
Она устыдилась своего поведения. Но еще больше была озадачена собственными внутренними противоречиями.
Ромилли могла с полным на то основанием заявить, что не жаждет симпатий Нэйлора Карделла. Однако же ее уязвило видимое его безразличие к ее столь откровенному портрету в весьма соблазнительной позе. Возможно, Ромилли подсознательно желала отомстить этому надменному лондонцу, продемонстрировав передним неравнодушное отношение Джеффа Дэйвидсона, тоже весьма привлекательного молодого человека.
Но Нэйлор понял это по-своему. И его и без того невысокое мнение о Ромилли стало в результате этого ужина еще ниже.
— Как дела, милая? — спросила ее Элеонор, когда Ромилли спустилась к завтраку.
Девушка неопределенно покачала головой и поцеловала маму в щеку. Сколь она ни была погружена в собственные размышления, а взглянув на маму, мигом забыла обо всех своих переживаниях.
Элеонор выглядела как-то необычно, у нее был совершенно особенный взгляд. Ромилли не могла дать определение этому взгляду.
Накануне вечером они не виделись. Ромилли вернулась домой поздно и сразу пошла в свою комнату. Ей не хотелось встречаться с матерью. И поэтому она не знала, как прошел первый сеанс позирования Льюиса Селби.
Она присмотрелась к Элеонор, стараясь не вызывать у той подозрения своим пристальным вниманием. Ромилли с удовлетворением отметила, что
— Как продвигается портрет фотогеничного Льюиса Селби? — рискнула спросить девушка.
— Он не смог задержаться вчера надолго, — нехотя ответила Элеонор. — Я подумываю о том, чтобы наведаться сегодня в художественную лавку. Ты не подбросишь меня, дорогая? Если ты занята, я возьму такси.
— Отчего ты сама не воспользуешься своей машиной? — спросила ее Ромилли.
Элеонор поцеловала дочку в висок и потрепала по голове, ничего не ответив.
— Я подвезу тебя, — заверила ее Ромилли. Мать удовлетворенно кивнула и отправилась в свою студию. Ромилли осталась в кухне завтракать.
Иногда в ее жизни случались такие минуты, когда она остро чувствовала себя «дочерью своего отца». И это был один из таких отвратительных моментов. Она казалась самой себе возмутительно черствой, эгоцентричной и… безнадежно одинокой.
Она встречалась с Нэйлором уже трижды. Ни единого раза, прощаясь, он не попытался поцеловать ее.
Ромилли спокойно относилась к первым поцелуям. К поцелуям прощания. Они не волновали ее так, как поцелуи среди встречи, когда еще остается время для взаимных признаний или романтической болтовни. Поцелуи перед расставанием между юношей и девушкой ей казались куда более естественными, чем скупое рукопожатие приветствия или неловкий кивок прощания.
Но Нэйлор Карделл не испытывал какой-либо неловкости в подобной ситуации. Он просто говорил положенные слова, разворачивался и, не колеблясь ни мгновения, направлялся к своему автомобилю, оставляя Ромилли в сильнейшем недоумении.
Либо он так хорошо умел владеть собой, либо был совершенно к ней равнодушен. Такой неутешительный вывод сделала для себя Ромилли.
Ее это злило, а злость лишь прибавляла недовольства собой.
Ромилли было двадцать три года. Но она уже не помнила, когда в последний раз грезила о романтических приключениях. Сейчас ей казалось, что всю свою жизнь она была столь же осторожна и трезвомысляща. Если что-то и могло лишить Ромилли уверенности в себе, то точно не неудачи в отношениях с мужчинами. Она оценивала себя критично. Стремилась преобразовывать себя в соответствии с собственными представлениями, а не на потеху многочисленных джеффов. Оттого и всяческие недовольства ему подобных отметала со всей категоричностью.
Нэйлор Карделл стал первым, к мнению которого она прислушалась почти в той же степени, как и к мнению собственной матери, хоть и не показывала виду.
Определенно, он не умел лукавить и предпочитал называть все своими именами. Это не могло не вызывать уважение. И все же Ромилли злилась на Нэйлора — из-за его самоуверенности и категоричности, из-за его резкости, притом что сама вела себя не более дипломатично, и, что самое важное, из-за собственного внезапно возникшего желания понравиться ему. За это она готова была не только сердиться на Нэйлора Карделла, но и возненавидеть его.