Обнаженная дважды
Шрифт:
— Нажить себе нескольких новых врагов? Это всегда возможно, — ответила Жаклин. — Люди в Пайн-Гроув весьма примечательны. Бывший любовник Катлин; женщина, которая никогда с ней не встречалась, но утверждает, что знает ее лучше всех на свете; другой бывший любовник, послуживший прототипом для героя ее книги; не говоря уже о ее старой бедной матери, которая думает, что Катлин жива…
Она перечислила весь список в надежде выяснить непроизвольную реакцию Бутона, но таковой не было до тех пор, пока она не произнесла имя миссис Дарси.
— Она всегда была сумасшедшей, —
— Все шло как обычно.
— Должен заметить, что ты очень спокойна после всего этого, — проворчал Бутон. — Некоторая критика в мой адрес глубоко задела меня.
— Я привыкла к ней. И ты, Калигула, моя любовь, тоже должен.
Наступившая пауза на этот раз была более продолжительна, и ее совершенно невозможно было интерпретировать. Жаклин нахмурилась. Если бы снимали фильм, то камера могла бы зафиксировать крупным планом, как передернулись мышцы на лице Бутона, отреагировавшие на всплеск волн эмоций высотой метров в пятнадцать, появившихся в момент, когда он услышал это чрезвычайно знакомое имя. Страх, ужас вины — или, скорее всего, слепое безразличие. Имя само по себе ничего не значило. Это было разновидностью злобной игры слов, которая должна была приходить на ум многим из его знакомых.
Наконец Бутон произнес:
— Я думаю о том, чтобы совершить небольшое путешествие по дороге, проложенной тобой.
— Чтобы защитить меня? — Жаклин состроила грубую гримасу телефонному аппарату. — Мой милый человек!
— Можешь отпускать свои маленькие шуточки, — ответил Бутон. — Я не собираюсь в Пайн-Гроув. Я всегда ненавидел это проклятое место. Есть неподалеку приличный курорт или отель?
— Если для тебя семьдесят миль — пустяк, то есть.
— Мне нужно отдохнуть, — пробормотал Бутон. — Я слишком много работаю.
— И ты весь покрыт порезами и синяками, — проворковала Жаклин. — Бедный мой. Полагаю, что Уиллоуленд великолепное место для выздоравливающих инвалидов. Все они сидят в креслах-качалках на веранде, как пеликаны в строю, и качаются, качаются, качаются. Когда ты приезжаешь?
— Я дам тебе знать.
— Будь так добр.
Было трудно сказать, кто из них в большей степени стремился закончить этот разговор. Повесив трубку, Жаклин погрузилась в мысли. Фантастическая теория не исчезла бесследно. Чем дольше Жаклин о ней думала, тем больше она ей нравилась, не потому, что она казалась правдоподобнее, а из-за ее блестящей последовательности.
Должна ли она рассказать о ней Патрику? Было бы забавно услышать его, извергающего угрозы в ее адрес, обещающего послать к ней маленьких человечков в белых халатах, чтобы они увезли ее куда надо. С сожалением Жаклин решила, что лучше этого не делать. Провоцировать Патрика было забавным занятием только в том случае, если у нее имелись доказательства, достаточные для нанесения сокрушительного удара после того, как он поглумится над ней с вершин здравого Смысла. У нее еще не было доказательств. Но она получит их — или без смущения
Жаклин не доверилась также и Саре. Та могла проговориться. Но Сара знала, что ей нужно искать, а продолжительное отсутствие Бутона в офисе предоставило бы великолепную возможность сунуть нос в чужие дела.
Жаклин закурила еще одну сигарету и запела.
— Они спросили, как она узнала, / Ее догадка была правдой; улыбаясь, она, отвечала, / Потому что я так мудра, / Смышлена и умна…
Она проголодалась. Сандвич с тунцом, поделенный с черным котом по имени Люцифер, не насытил ее. Жаклин заслуживала великолепного обеда, приготовленного Томом. У нее выдался трудный день.
Она была так довольна собой, что даже зрелище и звуки, доносившиеся с места, где миссис Свенсон смотрела вечерние новости, не могли нанести ущерб ее чувству юмора. Бедняжка, подумала она, глядя, как старая дама не отрывала взгляда от Дена Разера; наверное, ужасно быть такой глухой и так нуждаться в обществе, чтобы подобным образом приклеиться к телевизору. Импульс, который она послала в сторону миссис Свенсон, был доброжелательным и должен быть по достоинству вознагражден. Наклонившись близко к ничего не замечавшей женщине, она заорала:
— Прекрасный вечер, не так ли?
Миссис Свенсон не вздрогнула, она подскочила в кресле и стала медленно отталкивать его назад, двигаясь как маленький черный краб, пока не уперлась в цветок, росший в горшке. Отступать дальше было некуда. Несколько смущенная, Жаклин воскликнула:
— Прошу прощения, я не хотела напугать вас, я просто…
— Что? — Миссис Свенсон сложила ладонь чашечкой и приложила к уху. — Я не слышу вас. Я глуха. Глуха как телеграфный столб. Нет толка говорить со мной, мисс, я не могу слышать ни слова из того, что вы говорите.
Жаклин начала снова:
— Я прошу вашего…
— Что?
— Я сказала, что сегодня прекрасный вечер, — прокричала Жаклин.
— Что?
— Я сказала… — Жаклин постаралась сопротивляться возникшему импульсу, но не смогла. — Я сказала, какого черта вы включаете телевизор на полную мощность, если вы все равно не можете его слышать?
Она пожалела о своей грубости, как только слова вылетели из ее рта. Прежде чем миссис Свенсон смогла сказать «что?» снова, Жаклин улыбнулась, кивнула и спешно ретировалась.
Если бы она не была выведена из состояния равновесия столкновением с миссис Свенсон, она могла бы вести себя во время следующей стычки более тактично. Но с другой стороны, возможно, и нет. Этим вечером столовая пользовалась популярностью. Несколько посетителей ждали, когда их усадят; Жаклин устроилась в конце очереди. Группа из четырех человек, стоявших как раз перед ней, дружно уставилась на нее с откровенным любопытством провинциальных жителей, считая это выражением дружелюбия. Двое мужчин и одна женщина поздоровались с Жаклин. Другая женщина, одетая в трикотажный костюм и блузку с большим вырезом под двойным подбородком, продолжала пялиться на Жаклин.