Обожествление

Дедусенко Андрей

– Господин… – Аррунт прослезился, осознавая, что сам император помнит и хвалит его.

– Да, господин, – кивнул, склонившись в поклоне Пуло.

– А ты, Секунд, – обратился к еще одному центуриону Луций, – будешь ли ты завтра также храбр, как при штурме Плитей? Я помню, как ты одним из первых взобрался на стену. Тебе сразу же отру­би­ли пра­вую руку, но одним только щитом ты сумел убить многих врагов и, обра­тив их в бегство, удерживал стену до прихода остальных.

– Да, господин! – воскликнул радостный Секунд. – Целители пришили мне правую руку обратно, чтобы я смог сражаться за вас и дальше!

– Хорошо, хорошо, – улыбаясь,

император похлопал центуриона по плечу.

Луций обладал поразительной памятью и знал поименно тысячи своих легионеров. Заприметив во время прогулки по лагерю знакомых воинов, он решил подбодрить их, напомнив былые подвиги. Так Луций делал, поднимая боевой дух симдов.

***

В лагере конфедератов же царила общая уверенность в победе. Никто не сомневался, что завтра они одолеют врага. Боевой дух был высок, как никогда. Все веселились и уже представляли, как скоро прогонят симдов обратно, а затем сами вторгнутся в их земли. Лишь Миюки не могла разделить всеобщей радости. Она провела почти всю жизни в империи Симдов и успела сдружиться со многими ее гражданами. Оттого сердце ее было неспокойно. А еще она переживала за Александра, надеясь, что Баошенгдади удалось уговорить. Она и не догадывалась, что сейчас происходит с членами экспедиции.

***

И вот настало утро. Оба войска вышли из лагеря и построились друг напротив друга. Луций и Аминта объ­яв­или воинам: необходимо пригото­вить ору­жие и собрать­ся с духом для послед­ней бит­вы: те, на чьей сто­роне будет сча­стье, ста­нут не на день – навек победи­те­ля­ми! И преж­де, чем наступит завтраш­няя ночь, они узна­ют, Запад или Восток будет давать зако­ны народам. Не отдельные регионы будут награ­дою победы, но целый континент. Столь же вели­ка и опас­ность для тех, кому в бит­ве не пове­зет. И симдам нет при­бе­жи­ща в этой чужой стране, и Конфедерация, исчер­пав силы, сра­зу ока­жет­ся на краю гибе­ли. В решаю­щее сра­же­ние вступали два храб­рей­ших вой­ска, гото­вые в этот день либо достичь выс­шей сла­вы, либо погу­бить преж­нюю.

***

Выстроившись, воины и наде­я­лись, и боя­лись, огляды­ва­ясь то на свое, то на вра­же­ское войско, взве­ши­ва­ли свои силы, то раду­ясь, то печа­лясь. Командиры обо­д­ря­ли их, напомина­я о том, что самим им не при­хо­ди­ло в голо­ву. Аминта выехав на белоснежном скакуне вперед перечислял все, что совер­ше­но ими героического за прошлые войны с симдами. Усиленный специальной техникой голос его разносился на многие километры, слышно было даже в задних рядах войска.

Луций на вороном коне предстал перед своими войсками. Обычно он не использовал доспехи, но в этой битве надел легатские латы, дабы его было лучше видно. Он гово­рил симдам об Акодийском царстве, которое почти полностью покорилось им. Когда они окончательно завоюют его, весь мир будет лежать у их ног. Он говорил о недав­них боях, в которых они одерживали победу за победой, о вра­гах, напуганных их мощью.

Император объезжал ряды, обращаясь к воинам с краткими подобающими случаю речами. Он просил легионеров во имя прежних битв показать себя и теперь доблестными воинами, достойными самих себя и отечества, и помнить, что победа над врагом не только прочно утвердит власть их над востоком, но стяжает им и их государству неоспоримую власть и главенство над целым миром. Если же битва кончится несчастливо, павшие в честном бою воины найдут себе в смерти за родину прекраснейший памятник, а бежавшие с поля трусы покроют остаток

дней своих позором и бесчестием. Ибо нигде беглецы не найдут для себя безопасного пристанища, а всякого, попавшего в руки врагов, ждет участь, которую легко угадает каждый здравомыслящий.

– Никому бы я не пожелал, – говорил Луций, он выпря­мил­ся, лицо его сияло от радост­и, буд­то победа уже была им одер­жа­на, – на себе испытать эту участь! Когда Судьба обещает нам великолепнейшую награду, победим ли мы, или ляжем мертвыми, неужели мы покажем себя низкими глупцами и из привязанности к жизни отринем лучшее благо и примем на себя величайшие беды? Идите в бой готовые победить, либо умереть! Ибо решимость такая неизбежно приведет вас к торжеству над врагом. Конец войне и ее тяготам бли­зок! Добы­ча уже в наших руках. Богатейшие города перед нами! Сражайтесь во славу Империи! Сражайтесь и обретете бессмертие в веках!

Войско свое он постро­ил вой­ско так: впе­ре­ди практики без эссенций, а за ними ряды лучников и тех, кто владеет разрушительными эссенциям. По фрон­ту каждого отряда он поста­вил луч­ших бой­цов, кото­рые долж­ны были метать в под­летающих фениксов и драконов огромные копья, креп­кие и обитые желе­зом. И им, и осталь­ным пехо­тин­цам было при­ка­за­но укло­нять­ся от напа­де­ния зве­рей и, раз­бе­га­ясь, посто­ян­но бро­сать в них дро­ти­ки.

Эмилию он поме­стил с кон­ни­цей на левом флан­ге, на пра­вом вра­гу противосто­я­л звериный отряд во главе с Григорием. Между когортами и позади них находилось бесчисленное множество машин, таких, как скорпионы и онагры. Луций гордился таким количеством этих чудесных устройств. Они могли сравнять шансы в противостоянии с могучими зверями.

Аминта же, рас­счи­ты­вая вну­шить страх симдам, впе­ре­ди поста­вил фениксов и драконов, самую разрушительную мощь армии: всего их было пятьдесят – раньше столь­ко нико­гда не выво­дил в бой на континенте Благоденствия. За ними Аминта отвел место акодийцам, коих насчитывалось до пятидесяти тысяч. За ними выстроены были лонгцы, вме­сте с аванаскими пращниками и гиленскими лучниками, а последними стояли войска, прибывшие вместе с ним из Солнечной республики, на расстоянии ста метров с лишним от передних рядов.

Позади всех расположились практики силы солнца и молний. Фланги Аминта обезопасил с помощью конницы, вперемешку со зверинами отрядами, такими как лисы и медведи, на левом крыле поставив союзных лонгцев, а на правом – самурайскую конницу. В резерве находилась и знаменитая Зенитная кавалерия.

Аминта отдал приказ, чтобы командиры акодийских войск ободряли каждый своих воинов напоминанием, что надежды на победу покоятся на нем и явившихся с ним войсках. Гелиосцам через командиров велел он исчислить и ярко изобразить все беды, какие угрожают ихдетям и женам в случае несчастного исхода войны.

По-раз­но­му надо было гово­рить с этим мно­же­ст­вом воинов, раз­но­го обличья, раз­но­пле­мен­ных, по-раз­но­му оде­тых и воору­жен­ных. Наем­ни­кам, коих также пригласили, обе­ща­ли дать над­бав­ку уже сей­час и уве­ли­чить плату, насколь­ко поз­во­лит добы­ча. В акодийцах раз­жи­га­ли их нена­висть к симдам за поруганные святыни и опустошенные поля. Гелиосцам напоминали о сте­нах род­но­го горо­да, о домаш­нем оча­ге, о моги­лах пред­ков, о детях, роди­те­лях и тре­пе­щу­щих женах. О гибе­ли или вла­сти над миром. Наконец, все приготовления были закончены, и битва должна была начаться с минуты на минуту.