Обожествление
Шрифт:
Вивальди больше не говорил. Никита посчитал, что он уже и так истратил весь запас слов, и не стоит ему докучать, посему тихо отошел, оставив исполина в одиночестве.
***
Остальные в это время устраивались на корабле. Ахей решил исследовать его, Оцет отобедать, Ксантиппа инструктировала коммунистов, а Крату со своим отрядом заперся на нижней палубе. Вейж и Филипп тем временем сидели возле стеклянного гроба, охраняя покой Александра.
– Пока мы были в Гелиополисе, – произнес Филипп, оторвав свой взор от гроба, – я заглянул в библиотеку, чтобы просмотреть
– Что-то связанное с Искандером? – спросил Вейж.
– Да, – кивнул Филипп, – о нем действительно упоминают в хрониках. Там говорится, что в четыре тысячи второй год от сошествия в Гелиополис прибыл эмиссар богини Кали. Он назвался Искандером и доказал свое родство с родом Гелиоса, но вот что странно… Искандер не владел тогда силой солнца.
– Как это возможно? – нахмурился Вейж. – Неужели Аполлон наделил его силой потом?
– Сомневаюсь… то пламя, которое я ощутил в нем, было… – Филипп задумался, подбирая слова, – оно, безусловно, похоже на мою силу, но есть в нем что-то превосходящее. Не думаю, что Аполлон породил этот огонь.
– Хм, – поглаживая бороду, кивнул Вейж, – но выходит, он был эмиссаром богов.
– Прибыв, Искандер объявил созыв сильнейших гелиосцев для экспедиции в Океан. Многие были воодушевлены его речами и устремились за ним. Мы долгое время считали, что все погибли.
– Как оказалось, мы ошиблись, – вздохнул Вейж, – что ж, это соотносится с тем, что я знаю.
– Искандер был эмиссаром Кали, вскоре после отплытия ее убил Дьявол, – нахмурился Филипп, – а сейчас Искандер сотрудничает с коммунистами.
– Тут два варианта, – скрестив руки на груди, проговорил Вейж, – или он никогда не был предан Кали, или был предан, но не так сильно, чтобы идти вразрез с выгодой собственной.
– Либо же он просто пересмотрел свои взгляды, – добавил Филипп.
Пока они разговаривали, одни члены экспедиции осматривали свои каюты, иные играли в карты или кости, другие откупорили амфоры с вином, а были и те, кто завалился спать. Гелиосцы и коммунисты держались друг от друга на расстоянии. Все они не забывали, что путешествие это не увеселительное, практики понимали, они могут не вернуться домой, не увидеть своих жен или мужей, детей или родителей. Они являлись опытными воинами и были готовы умереть, пусть и не желали этого.
***
Спустя несколько дней полета корабль почти добрался до цели. За это время отношения между гелиосцами и коммунистами стали нормализоваться. Поскольку поначалу гелиосцы относились к ним с крайним подозрением и, если бы не приказ архонта, и вовсе напали бы на них. Но, по поручению Швитского, члены коммуны шли на контакт, проявляя максимальное дружелюбие. Филипп решил, что полезнее будет иметь сплоченность, и посему сам подавал пример общения с коммунистами. Наблюдая за тем, как их лидер прогуливается по палубе с Никитой Стендалем, как он шутит и смеется в компании других коммунистов, гелиосцы поддались этой дружелюбной атмосфере. Лишь отряд Крату оставался в гордом одиночестве, но и их постоянно донимал Оцет, считая это забавным.
В общем, несмотря на всю серьезность предприятия,
А Крату, отделившись от своего отряда и заметив всеобщее почитание исполина, повелся заводить разговоры с ним, желая убедить того признать превосходство своего господина. Он постоянно превозносил Искандера и говорил, что их государство прекрасней всех на свете. Вивальди большую часть времени молчал, и казалось, не обращал внимания на болтовню Крату, но, если тот говорил что-то противное ему, начинал отвечать.
– Мой повелитель не просто самый сильный, он по-настоящему бессмертный! – горделиво, будто говорит о самом себе, проговорил Крату во время одного из таких разговоров на палубе корабля.
– Нет истинно бессмертных, лишь Бог, Сущий извечно, был, есть и будет, – бесстрастным тоном ответил ему Вивальди.
– А ты сам видел этого Бога? – усмехнулся Крату, скрещивая руки на груди. – Я вот мог лицезреть своего Басилея!
– Бога не видел никто никогда, – молвил Вивальди, устремляя свой взор в небо, – слову же Его внимали многие. Но мало кто уразумел смысл сказанного. Разве может конечность понять Бесконечность? Не может слабый ум вместить всей Истины.
– М-м-м, понятно, понятно, – покивал в притворном согласии Крату, – я тебе так скажу. Бог, который не показывает себя – не существует.
– Ты прав, – кивнул Вивальди, – Бог не существует. Разве можно сказать, что вода мокрая?
– Нет? – непонимающе нахмурился Крату.
– Вода делает мокрое мокрым, но сама не мокрая. Так и Исток всего сущего не есть сущее. Но Он являет себя в мире. Не так, как полагают некоторые. Бог являет себя не в грохочущих молниях, не в мощном извержении вулканов, не в сотрясающих все землетрясениях, не в свирепствующих смерчах… но в лёгком дуновении ветра, которое спасает тебя в знойный час.
– Зачем же ты восстал тогда, раз с таким пиететом говоришь о нем? – вмешался в разговор Оцет. Он появился будто из ниоткуда, чем изрядно удивил Крату.
– Восстал? – вытаращил глаза Крату, поразившись словам Оцета. – Ты восстал против своего бога?
– Это был мой способ воспользоваться свободой, которую Он даровал мне, – безразличным тоном ответил Вивальди.
– Свободой? – лукаво улыбнулся Оцет. – Разве ты не считаешь его всеведущим? А раз он такой всеведущий, то и про Бунт твой знал и создал тебя, уже зная, что ты взбунтуешься, выходит и причина от него.
– Бог не предопределил мое падение, оно произошло по моей воле. Бог вечен, Он пребывает в вечности и времени не существует для Него. Для Бога все одновременно. Для Него нет раньше и позже. Мир для Бога есть всегда, так же, как и любое событие мира есть всегда. Он видел мое падение, всегда видит его, но не принуждает меня к нему.
– Как скажешь, – усмехнулся Оцет, полагая, что Вивальди просто утешает себя таким образом.
– А что насчет… – Крату хотел что-то сказать, но был прерван Вивальди.