Обращение Апостола Муравьёва
Шрифт:
Что было, то было: Марат Муравьёв-Апостол спешил по делам.
Галима не заметила происшествия и попыталась проскользнуть мимо галантерейной лавки, но Апостол был начеку. Судьбоносным движением выпростал из карманов, слева-справа, авоськи, словно ковбой залежалые «кольты», и, сведя брови, кивнул жене на дверь. Она безропотно вздохнула – спорить с мужем себе дороже, и шагнула вперёд, на самом деле предпочитая сначала купить съестное и оставить напоследок вожделенную галантерею. Апостол по привычке выбирал оптимальный путь, стараясь не повторять пройдённый. Если бы взбрело в голову, он торил новую дорогу день-деньской, усадив калмычку на шею, а дочерей на плечи, для равновесия.
Раздувшиеся авоськи смотрелись в руках Апостола, как
– Ну и почём ваши оррр-гешки, – вопрошал старик опешившего сына гор, хотя апельсины были в полной кондиции – с голову пигмея.
Покупателя в ермолке вдохновляли придуманные им же несоответствия. Его грассирующее «Ррр-г» витало над головами, смутно будоража память о вольностях черносотенных погромов.
– Э, ти что, дарагой! Мыло с утра не кушал? Пасматри, где видишь орех?! Это балшой апелсин! Болше, чем твой башка! Сладкий, как дэвушка! В Закатальский район вырос! Э! – возмущался пришедший в себя азербайджанец, но еврей оставался невозмутим.
– Пятьдесят копеек, или я ничего не беру! – заключил старик и категорически сложил руки на груди, словно продавцу предоставлялась последняя возможность – отдать товар бесплатно единственному покупателю. Острая перебранка привлекла зевак, но, словно по мановению, погасла, подобно горящей спичке, брошенной в воду.
Раздвигая толпу, словно буксир рыбацкие лодки, между торговыми рядами перемещался верзила в ватнике-безрукавке, спортивных штанах с маршальским лампасом и ледяным выражением лица под шапочкой-менингиткой. В нём чувствовалась инородность, не свойственная отзывчивому гражданину.
То было новое явление в Киеве, обозначенное клацающим, наподобие дверной защёлки, словом «Рэкет». Гости Житнего рынка старались, не поднимая глаз, миновать столкновение. Те из них, кто ещё не познакомился с эволюционным витком вымогательства, чувствовали показную и реальную, как бёдра уличной проститутки, угрозу. Более сведущие обделяли его вниманием, воспринимая, как неотъемлемую деталь рынка. Завершалась привычная эпоха, когда жизнь катилась по заданному маршруту: детский сад – школа – институт. Институтский диплом обеспечивал заслуженные удобства: работу по распределению, офицерство в армии, крышу над головой. Поколение, ампутировавшее собственную память, появилось позже.
Галима попыталась увести мужа с напряжённой территории, но он, словно зачарованный, не мог оторваться от зрелища. Верзила открыто, ничуть не смущаясь свидетелей, собирал у оробевших торговцев мзду, у кого копейкой, у кого ассигнациями, иные отдавали конверты с содержимым. Дань небрежно сбрасывалась в адидасовский рюкзачок.
Окаянные времена лихих людей забылись, быльём поросли, у партии большевиков давно отпала необходимость кормиться экспроприацией. Пару лет тому, Марат помнил, гражданин, почувствовав революционный зов, мог, отчаянно труся, нахамить начальнику на работе. Юное существо – совершить безумный по дерзости поступок, отказавшись от вступления в комсомол. Пресытившись картиной побора, Марат собрался прислушаться к увещеваниям жены, когда размеренное взимание оброка наткнулось на преграду. Тётка, торгующая с безмена картошкой, пыталась разжалобить сборщика обыденной финансовой нуждой.
– Нема грошей, сынку, – запричитала она жалобу, призывая в свидетели товарок и Бога.
Переубедить мытаря оказалось делом пропащим, он не признавал доводов. Выслушал заново и рассердился. Лоток взмыл в воздух, опрокинув на спину взвывшую тётку. Верзила не в шутку разбушевался. Клубни картофеля полетели в толпу. Апостол, криво усмехнувшись, поднял авоськи, собираясь уйти, но случайная, с азербайджанский грейпфрут, картофелина, чиркнув ему о бедро, угодила близняшке в
Авоськи с продуктами не успели плюхнуться наземь, как Апостол, подобно выпущенному снаряду, ринулся на обидчика. Товарки, воспринимавшие экзекуцию со смешанными чувствами, спрятались под прилавки, в душе проклиная заступника. Обретённое частью заработка спокойствие казалось достойнее беспредела. Галима наблюдала, закусив губы. Поначалу, уловив взгляд Марата на рэкетире, она решилась щегольнуть в лаврах жены героя, но к счастью, муж равнодушно отвернулся, и она облегчённо вздохнула. Кто знает, чем может закончиться противостояние. Её бугаёк не всесилен.
Не Божий суд, где Бог хранит правых и карает неправых! Не схватка, когда противник повергнут по честным условиям боя! Уличная драка, месиловка! Тестостероновый ураган! Адреналиновый шторм! Кто поставит на реактивного отца близняшек?! Кто на верзилу, успевшего принять боксёрскую стойку?! Лучше ни на кого, всё равно не отгадать. Зрители видели одно – бросившийся в атаку папаша не из тех, кто пасует, если заденут его близких.
В уличной драке всегда есть две неравные противоположности – нападающий и жертва. Первый всегда имеет преимущество, чётко представляя цель, ставку и возможный расклад, в то время, как для жертвы всё происходит неожиданно. Рэкетир на жертву не тянул, напротив, руки естественным образом заняли боевую крепь, без единого изменения в лице. Верзила чётко представлял, как примет летящий в голову кулак. Как отобьёт удар и нанесёт свой. Но в последний момент Марат резко поднырнул, послав руку в солнечное сплетение противника. Лишь на самом излёте слегка придержал удар, иначе урод, стоящий перед ним, мог бы никогда не встать на ноги. Но амбал и не подумал сгибаться от боли, он шумно, сквозь зубы, выдохнул боль и с приседа вогнал в лицо Апостола мощный «джеб», такой, что нос его лопнул, как перезрелый помидор. Марат на миг потерял ориентацию, перед глазами мелькнуло запястье с наколкой – утлый кораблик с парусом, кривые буквицы ВМФ и цифры 86–89. Ещё несколько ударов опустились на голову, но теперь настала очередь удивляться рэкетиру. Фраерок не падал, лишь кровь двумя причудливыми струйками покидала изувеченный нос.
«Отморозок», подумал Фонарь, и загрустил. Самый опасный тип, внешне трудно опознать заранее, поведение вовсе не поддаётся логике. Либо беспросветно туп, либо терять нечего, либо с крышей не дружит. Такого, пока завалишь в отключку, сам упадёшь. Страха у него нет, зато удар держит, как железобетонный столб. Некстати вспомнилась наука знакомого корешка. Не разошлись с ним в дверях ресторана. Фонарь предложил отойти в сторону и разобраться. Около столба остановились. Человечек улыбнулся, предложил взглянуть, и с размаху хватил кулаком о бетон. Столб, доказательно вибрируя, загудел. Фонарь, убавив пыл, понял и подружился.
Апостол пришёл в себя и снова предпринял натиск. Рэкетир встретил его прямой левой в челюсть, послышался явственный хруст, а тело Апостола поднялось в воздух по замысловатой дуге и опустилось на прилавок с апельсинами, что и спасло позвоночник от перелома. Толпа завизжала, оттекла, но остановилась. От бесплатного представления никто не бежал. Удар Марат прочувствовал в полной мере, не пропустив ни единого джоуля затраченной работы. Видимо, именно это обстоятельство выбило из гудящей головы лишние, мешающие инстинкту, мысли. Апостол превратился в хищника, не умеющего думать, способного, мгновенно реагируя, быстро перемещаться и точно бить. Тело и ощущения слились воедино. Кипящая ярость, замедляющая реакцию из-за чудовищного впрыска адреналина, схлынула, уступив место холодному бешенству. Чуть пробуксовав в раздавленных фруктах, он вырвался на сухое.