Обращение Апостола Муравьёва
Шрифт:
Они сидели в раздевалке. Пожилой мастер, маститый тренер, огромный, волосатый, как снежный человек с ранимым нежным сердцем и ученик, дотянувшийся до роскошного хвоста синей птицы, но добровольно избавившийся от него.
– Нет, Марат. Ещё раз нет. Как же… Я обязан понять, знать причину… Скажи… Не скажешь, ей-Богу, не смогу больше тренировать. Уйду на покой, уйду в Эчмиадзинский монастырь, приму сан и стану пасти барашков. Ты сможешь взять на душу такой грех?
Апостол понимал, что учитель прибит событием, будто нокаутирован, но сказать в самом деле нечего. Он сам не понимал подлинно,
– Семья голодает, – неуверенно объяснил, Марат, но тренер вздрогнул, словно крикнули в самое ухо, – драться надоело, – попробовал Марат добавить аргументацию, понимая, что прежней мало.
Спортом талантливому спортсмену можно кормиться покруче интеллигента с двухсотрублёвым потолком, и даже круче торгаша с ненормированным доходом.
– Драться? – опустился на кушетку Арсен Ашотович. – Разве я учил тебя драке? Разве бокс – подзаборная потасовка? Очнись, Марат Игоревич, – тренер впервые назвал ученика по отчеству, словно ставя вровень с собой, хотя от этого болезненного «Игоревич» у Апостола стало отвратительно на сердце, – жизнь не любит людей неприспособленных. Она послушна красивым, сильным и волевым. Всё это даёт наше дело, бокс. Не спорю, противоборство – суровая игра. Победит, кто поймёт… Всё, что ты делаешь мастерски, вознося бокс на заоблачный уровень, туда, где творили Енгибарян, Абрамов и даже Мохаммед Али. Туда, где говорят об эстетике боя, а не о энтузиазме.
– Эстетика? – возразил Марат, остро желая хоть как-нибудь завершить разговор. – Кажется, это из гимнастики…
– Прислушайся, что говорят мастера, или о них. «Он действовал в элегантной манере». Элегантной! Разве не похвала боксёру экстра-класса! Бокс, сынок… Пойми… Мастер обладает не только спартанской мощью, но не менее совершенным интеллектом. Разве не престижно? Дураку в боксе не место. Мысль впереди перчатки!
Они проговорили ещё долго. Люди входили и выходили, принимали душ, переодеваясь, бросали взгляды на застрявших в раздевалке, не смея мешать, и потихоньку исчезали.
– Знаете, Арсен Ашотович, с детства не могу избавиться от одиночества. Как в душный полдень глотаешь холодного квасу, стакан за стаканом, и не в силах напиться. Пустоту не смогли заполнить ни мать, ни друзья. На какое-то время, короткое, увлёкся профессией, поездами. Скорость и мощь… Затем жена, Галима, я вас даже не успел познакомить. Простите… Как-то не посчитал нужным… Она калмычка, смешнючая такая. Мои доченьки. Компании, драки, бокс, вот… Простите. И снова ощущение пустоты. Порой нестерпимо, Арсен Ашотович. Поверьте! Я должен заполнить его чем-то, иначе… Я не знаю, пустота может лопнуть… Лопнуть пустота… Когда она лопается? Как?
– Я не знаю, Марат. Думаю, что понял тебя. Не стану мучить и уговаривать, но знай, что для тебя двери всегда открыты. Всегда! «Конечно, если меня там застанешь» – подумал старый армянин, но вслух ничего не добавил.
И снова бой с тенью, с ночным демоном, будто сохранившим за собой право ответного удара. Чтобы победить в себе демона, достаточно ли зеркала в полный рост и места для задуманного манёвра?
Глава 9.
Два дня никто не беспокоил, и он честно посвятил их чтению книги Бытия, но давешние подсказки батюшки лишь запутали. Апостол злился, несколько раз книга, как пушечный снаряд, носилась между стен камеры. Когда она в очередной раз надоела, бродяга сдался.
На третий явился отец Серафим и немедля взял быка за рога:
– Не оправдывайтесь, Марат Игоревич, без того вижу, что интерпретированию текста вас в школе учили плохо, – и тут же махнул рукой на недовольную мину Апостола, – постой, Марат Игоревич, не серчай, у меня такая манера лукавствовать. В прошлую встречу мы, вроде, договорились, что Адам, первый человек, создан по образу и подобию Божьему. Верно?
– Верно, святой отец, – не стал усугублять Марат.
– А Бог, стало быть, всемогущ и совершенен?
– Кто бы спорил, я не стану.
– Значит, Адам тоже всемогущ и совершенен?
– Логично, в тютельку.
– И тогда как, по-вашему, выглядит Бог?!
Замыслившись над каверзой, Апостол прикусил губу. Отёр, подбородок припачкался кровью. На этот раз вовсе не из-за боя. Священник, казалось, не замечал произведённого впечатления. Каким законченным атеистом ни был Апостол, тысячелетняя память православия на Руси гнездилась на генном уровне. Изгнать её оттуда за семьдесят лет безбожия известным апологетам коммунизма оказалось не по силам.
– Адам, – продолжал отец Серафим, – точная копия Бога, Его фотография, если хотите. Да что там Адам, весь наш мир построен на разделении по мужскому и женскому началу. Конечно, нельзя принимать всё буквально, понять Библию всю до конца не дано ни тебе, ни мне… Но с философской точки зрения мы, Марат Игоревич, обязаны предположить, что в Боге сочетаются и мужчина и женщина. Он совершенен. Мужчина и женщина – две половинки одного целого, лишь слившись в целое они окончательны, совершенны. Но совершенство есть Бог. Думаю, теперь тебе уж не понадобится моя помощь. Да и спешу. Ты сам придёшь к пониманию первородного греха.
– Стой! – арестант схватил отца Серафима за рукав, но тут же одёрнул руку. – Простите, батюшка, думаю, если вы задержитесь ещё на несколько минут, ничего страшного не произойдёт.
Как не убояться истины, сокрытой Библейской сутью. Прозорливо зашифрованной мудростью. Она не может и не должна открыться с лёту. Лишь обильно пролив пот, слёзы и кровь, коснёшься ближайших её плодов, а к тем, что повыше – карабкаться долго и терпеливо. Неверное движение и – наземь, начинать всё сначала.
– Хорошо, сынок, – согласился священник, понятливо глядя в лицо Марата.
И на этот раз Апостол пропустил фамильярность: не хотелось, чтобы отец Серафим ушёл. Вряд ли возраст батюшки выше, но как заметно его право на «старшинство».
– Разгадка рядом, но тебе придётся потрудиться ещё, – снова перешёл на «ты» отец Серафим, – прочти, человече, вслух восемнадцатый стих второй главы.
– Надеюсь, – согласился Апостол. И отчётливо, как кандидат в члены партии на собрании, процитировал:
– «И сказал Господь Бог: не хорошо быть человеку одному; сотворим ему помощника, соответственного ему».