Обратная перспектива
Шрифт:
– Советские люди не ездят в город без документов. Фамилия?
Алтуня назвал.
– Где живешь?
– В Козлищах.
– В Больших?
– Нет, в Малых. Так ведь… – Алтуня обернулся на Кольку. Тот как робот стоял. С отключенным питанием.
– Я тебя спрашиваю, – оборвал лейтенант. – Это у вас, что ли, один недавно жену порубил?
– Ну!
– А чего ты лыбишься?
Алтуня поздно смекнул, что это ему во вред только: все там такие, скажут. Тут Колька – ток включили – заступился.
– Я ж говорю, товарищ
– Мы все земляки, – начальник внушительно посмотрел на него. – Кроме таких вот. И откуда ты взялся? – прищурился он на Алтуню.
– Говорю, из Козлищ. – Алтуня рассердился уже на брыластого.
Лейтенант чуть коростой не покрылся.
– Ну, выкладывай. Только учти: запираться бессмысленно.
– Чего выкладывать-то?
– Так уж и нечего. Давай хоть про семейное положение.
– А что – семейное. Пока не окрутили.
– Ну знаешь, – зашипел плевком на утюге начальник. – Отведи его в камеру! Пусть подумает. Да ремень, не забудь, сними!
В комнате, которая называлась камерой, Алтуню встретил радостный возглас.
– Саха! А я слышу голос – он? не он? А это ты! – Витек полез обниматься своими коротенькими ручками. – Ну наконец-то. М-лодец. Да ты располагайся!
– Отлипни ты.
– Не ож-дал, – обиделся Витек, но отлип.
Алтуня голову сломал: может, через Витька? Подумали, вместе был? Но сержант скоро вызвал его одного.
В ментовке набралось полно народу. И продавщица, и библиотекарша, и учитель. Только хмырь испарился вместе со шляпой. На его месте восседал какой-то видный, в галстуке. Он прикрывал глаза ладонью.
– Все, товарищ секретарь, – тихо обратился к нему лейтенант. – Можно начинать?
– Начинайте, начинайте, – не убирая руки, буркнул тот.
Вдруг раздался грохот кулаков в хлипкую дверь камеры и истошный крик.
– Воды, гады! Воды!
– Это что? – дернулся в галстуке.
– Пьяный, к прохожим приставал.
– Пьяный, приставал… Что-то у вас в последнее время процент задержаний растет. Профилактикой не занимаетесь?.. Гоните его в шею.
Витек протрезвел от такой прухи.
– Спасибо, – кивал он лейтенанту. – Сердечное спасибо. – И шепнул Алтуне, проходя мимо: – Говорил, со мной надо. А ты… Деловой.
Алтуня уже словил, что стоит здесь из-за сегодняшнего марш-броска. Только не доходило, что к чему. Когда лейтенант стал выспрашивать всех по очереди про эту книжку, он подумал – показать газету, и кранты. Но тут же передумал, не будет он оправдываться перед ними.
– А я что? – фыркнула продавщица. – Спрашивают – значит, хорошая. А раз хорошая – значит, нету.
– Какой позор! – слезерила библиотекарша. – Как читателям в глаза смотреть. Я ничего не знаю. Нет у нас такого писателя, нет.
– Вот это вы верно сказали, – подтвердил в галстуке.
– У меня грудной ребенок дома, – продолжала скулить она.
– Бабу-то отпустите! – не стерпел Алтуня.
– Тихо! –
– Что же тут сказать… – ехидно задумался учитель. – Вероятно, воспитательная работа у нас не набрала еще должной высоты.
В галстуке поморщился из-под ладони:
– Все-то вы не договариваете. Дело это наше обоюдно. А вы вот снова в авантюру ввязались.
– Вам еще придется объяснить причину задержания.
– Объясним, – пообещал секретарь.
– А я так думаю, пьяный просто, – высказался сержант.
Алтуня молчал. Ух, попадись ему сейчас этот Солженицын… Хотя, по справедливости, при чем тут Солженицын?
– А ты что молчишь? Алтуня молчал.
– У тебя, говорят, и бумажки какие-то были? – вспомнил лейтенант.
– Вы что, не обыскали до сих пор? – В галстуке даже руку ото лба отнял.
Брыластый налился кровью.
– Товарищ сержант!
Колька подошел к Алтуне, тот сам карманы вывернул и протянул клок газеты. Секретарь на полдороге выхватил его из Колькиных рук. Читал долго, даже на обороте пытался вычитать, а потом отложил и прихлопнул ладонью.
– Все-таки, Алтунин, кто ж тебя надоумил про эту книгу?
– Сами видите – в газете прочитал, – хмуро ответил он.
– В «Книжном обозрении», что ли? – форсанула продавщица и лихо глянула на библиотекаршу с учителем. Тот сморщился, старый-старый такой и неинтересный мужчина, и она высоко отвернула остренький подбородок.
– Газета газетой, – внушительно проговорил в галстуке, – но тут написано черным по белому: осуждаем. А ты – в магазин. Как это понимать?
– Почитать же просто захотелось!
– Почитать надо отца с матерью. А книга эта вредная…
– Да я, может, еще больше б осудил! Или что – кому можно, а нам нет?
– Прекрати со своими вопросиками! – взвился лейтенант.
– Не горячись, – остановил его в галстуке. – Видишь ли, Алтунин, чтоб осудить вредную книгу, ее вовсе не обязательно каждому читать. О ней писали в газетах, содержание изложили – в основном… – Учитель хмыкнул, но секретарь не обратил внимания. – …и всякий может понять, что это за клеветнический роман. Тут главное нюх, чутье… партийная позиция, наконец. Вот и откликаются простые труженики в газету. И так и должно происходить. А то, о чем ты говоришь, – это демагогия.
– Неожиданное определение, – встрял учитель.
– Понятно?
– Так, малость. – Алтуня замялся.
– В армии служил? Как отвечать положено?
– Так точно, понятно, – подтянулся он.
– Ладно, лейтенант, отпусти их. А то уж – организация, организация. Чтоб в моем районе! Валидол глотать пришлось, – улыбнулся, душевно так, секретарь.
– Справку хоть какую дайте, – проскулила библиотекарша.
– А с ним как? – спросил лейтенант, когда остальные вышли.
– Ну а ему, – секретарь прищурился, – пятнадцать суток.