Образование Венецианской колониальной империи

Соколов Николай Петрович

Большой интерес, естественно, представляет вопрос о роли венецианского раба в производстве. И в этом отношении положение раба с течением времени менялось: первоначально его роль в экономической жизни дуката была более значительной, чем позднее. Некоторые места альтинатской хроники позволяют говорить об использовании рабов в раннее время в промышленном производстве: на Торчелло существовало нечто вроде античного эргастериона, где рабы обрабатывали ценные меха. [748] Успехи в области техники сельскохозяйственного производства и ремесел делали применение рабочей силы рабов все менее и менее выгодным, и поэтому устойчиво рабский труд держится лишь в таких отраслях хозяйственной деятельности, которые не требуют квалификации. Мы можем указать на широкое применение труда рабов в морском деле, где они выполняли тяжелую обязанность гребцов. Так как силой весел приводились в движение, прежде всего, и больше всего военные суда, то здесь мы и видим особенно устойчивое применение рабочей силы раба. [749] Параллельно с этим в Венеции, как и всюду в городских республиках Италии, широко было распространено и особенно долго держалось использование рабов в качестве домашней прислуги.

748

Chr. Alt., ed. cit., p. II.

749

Kretschmayr, op. cit., B. I, p. 199.

Официальная

политика Венеции в отношении рабовладения была двойственной, неискренной и лживой. С одной стороны, время от времени появлялись запреты торговли рабами, а с другой стороны, венецианское правительство выработало целый кодекс, защищавший «права» господина, и широко использовало рабовладение и работорговлю как доходную статью государственного бюджета. Многочисленные факты, свидетельствующие об этом, подобраны в работе И. В. Лучицкого «Рабство и русские рабы во Флоренции». [750] Об этом же говорят и «Венецианские статуты», официальный документ венецианского права. [751]

750

Киев, 1886, стр. 48.

751

Gli statuti ven. ed. Cessi, Venezia, 1938, p. 213.

Наконец, необходимо сделать несколько замечаний относительно венецианского клира. Мы уже указывали, что в своем высшем звене он принадлежал к венецианской знати: патриарх, епископы, аббаты и аббатиссы были представителями патрицианских фамилий. Низшее духовенство рекрутировалось, как и всюду, из «простонародья». Однако по роду занятий, не только духовных, но и мирских, между этими двумя группами клириков не лежало пропасти: все они — от патриарха до приходского священника — занимались и торговлей, и ростовщичеством, не довольствуясь церковными доходами и феодальной рентой. В этом смысле поучительно письмо, направленное папой Сильверстом II дожу Пьетро Орсеоло II, где мы читаем: «Все епископы и священники открыто сожительствуют с женщинами и, подобно менялам и трапезитам, гонятся за светскими барышнями и вместо службы божественной выгодно занимаются светскими делами». Папа рекомендует дожу с корнем «вырвать» это зло на местном венецианском соборе. [752]

752

RPR, v. VII, p. 18.

Руководствуясь классическим определением понятия об общественных классах, данным В. И. Лениным [753] , из всего того, что сохранили нам наши источники относительно ранней социальной истории Венеции не как города, а как дуката, можно сделать такие выводы: венецианская история открывается действием тех социальных групп, которые мы видим на закате Римской империи, — знати, купцов и ремесленников, колонов и рабов; дальнейшее развитие шло в направлении феодализации этого общества, — знать и часть купцов превращалась в феодалов, колоны и отчасти рабы, — в крепостных; специфические особенности экономики Венеции и, в первую очередь, невозможность замкнуться в рамках чисто натурального хозяйства усиливали значение торговли и способствовали раннему вовлечению знати в сферу обмена; это не препятствовало, однако, ни сохранению крепостничества, ни начавшейся уже до X века организации производства по обычному ремесленному типу средневекового города.

753

В. И. Ленин. Великий почин. Соч., изд. 3–е, т. 24, стр. 337. О государстве. Соч., т. 24, стр. 366 и след.

Политическая организация дуката отражала специфические черты его социальной и экономической жизни. Политическая история Венеции началась с соперничества знатных фамилий, с проявления анархических тенденций трибунских родов, развернулась затем в борьбу этих центробежных сил против централизующего начала, представленного властью дожей, чтобы придти к началу XI в. с политической организацией, которая могла послужить в те времена образцом дисциплины и порядка.

В VI и VII вв. «морская» Венеция не представляла собою единого политического целого. В отдельных поселениях на ее островах царили «трибуны», представители местной землевладельческой знати; они считались выборными, но только соперничество их между собою и вражда с другими знатными фамилиями мешали им образовать местные феодальные династии, поскольку власть византийского императора и его Равеннского экзарха ощущалась все более и более слабо. Наши источники насчитывают их обычно 12, но едва ли эта цифра не представляет собою искусственного соответствия их числа с числом важнейших островов дуката; в действительности их бывало, вероятно, и больше и меньше этой цифры.

В самом конце VII в. на лагунах появляется дож, — власть, претендующая на господство на всей территорий лагун. Доводы историков, оспаривающих это положение и относящих появление власти дожей к более позднему времени, нам не представляются достаточно убедительными. [754] Появляется власть дожа первоначально не надолго: в начале VIII в. центробежные силы опять торжествуют, — лагунами управляют magistri militum, магистратура, являющая собою плод компромисса, действовавших в двух противоположных направлениях социальных сил. В 742 г. централизаторские силы снова одержали верх и на этот раз до конца венецианской истории.

754

Е. Musatti. Storia di Ven., ed. 1936, v. I, p. 13. Учетная контроверза о времени появления первых дожей подробно изложена в названной уже не раз новейшей коллективной «Истории Венеции», выходящей под редакцией Р. Чесси (т. II, стр. 76 и след.).

Существующие в буржуазной исторической литературе взгляды на происхождение этой власти мы считаем не исчерпывающими вопроса

и самую постановку его неправильной. Гартман появление дожа на лагунах относит к началу VIII в. и объясняет его вмешательством Византии. [755] Гфререр относит эту реформу к деятельности Равеннского экзарха. [756] Кречмайр ставит возникновение догата в связь с возникновением на территории Византии фемного строя, но он допускает одновременно известное влияние и патриарха, мечтавшего будто бы о создании для себя чего-то вроде светских владений папы. [757] Романин связывает появление дожа с арабской угрозой и относит к инициативе патриарха Христофора. [758] Такое разнообразие во взглядах на один и тот же вопрос свидетельствует о том, что ни одно из этих мнений не имеет за собой сколь-нибудь серьезного основания в источниках. Мы полагаем, что разрешения этого вопроса нельзя искать в волеизъявлении далекой и мало авторитетной власти, нельзя ставить политический институт в зависимость от административных преобразований Византийской империи, или усматривать в нем удачный плод честолюбивых замыслов того или другого лица.

755

L. Hartman. Die wirtschaftliche Anf"ange Venedigs. (Viert. f. S. — Wiss., B. II, 3, p. 436).

756

Gfr"orer, op. cit., p. 37.

757

Kretschmayr, op. cit., B. I, p. 43.

758

Romanin, Lezioni, p. 36.

Политические проблемы разрешаются соотношением классовых сил, политические организмы являются продуктам социальной борьбы, — только здесь может быть найдено и объяснение интересующей нас политической проблемы. Между тем именно такая постановка вопроса для многих буржуазных историков является неприемлемой. Приведем в качестве примера уже упоминавшуюся в подобной же связи работу Чесси. Роберто Чесси, отрицая наличие в Венеции общественных классов, естественно стоит и на позициях отрицания социальной борьбы в Венеции. По этой причине он обнаруживает полную беспомощность при попытке истолковать ожесточенную борьбу двух группировок господствующего класса в ранний период венецианской истории. Изложив факты, относящиеся к этой борьбе, Чесси пишет: «В темной смене вероломства, ослеплений, заговоров, которые следовали друг за другом с головокружительной быстротой, трудно различить действующие элементы, личные и коллективные, элементы политические, экономические, социальные, и определить их значение и содержание». [759] Далее, по примеру других буржуазных историков, как и они, не будучи в состоянии дать более рациональное объяснение, автор трактует политическую борьбу IX в., как «муниципальную вражду между Читтануова и Маломокко». [760]

759

R. Cessi, op. cit., p. 18.

760

Ibid, p. 27.

В действительности эта политическая проблема может быть удовлетворительно разрешена только с позиций социальной борьбы в этом раннем периоде венецианской истории.

В период лангобардского нашествия новая волна переселенцев с «твердой земли» пополнила состав населения лагун. Это создавало для него новые трудности в деле своего пропитания и повелительно указывало путь на море. Анонимный автор древнейшей венецианской хроники ясно сознавал это: «Наше мореходство, охватывающее весь мир, — пишет он с некоторым для X в. преувеличением, — диктуется нам необходимостью добывать жизненные припасы». [761] Развитие морской торговли и ремесел становится жизненной необходимостью. Все большая и большая часть населения лагун, не исключая и знати, вынуждена связывать свое благополучие с морем. Возникает сильная социальная группа, для которой морская торговля — все. Развитие же этой последней требовало наличия по крайней мере трех условий: свободы плавания в Адриатике, пригодности внутренних вод для движения морских судов и возможности проникновения по речным системам Северной Италии внутрь континента. Ни одна из этих задач не могла быть разрешена силами отдельных общин на лагунах, — отсюда требование «морской» партии их объединения. Группа землевладельческой знати не хотела понять жизненной необходимости этой программы: замкнутые интересы натурального хозяйства не способствуют развитию идей государственного единства. Отсюда стремление этой социальной группы к «вольной» жизни da s`e, к тому, что называется феодальной анархией. Возникновение дуката удовлетворительно может быть объяснено из факта победы «морской» партии над партией зарождавшейся феодальной анархии. Так как эта победа базировалась на твердой экономической основе, то она в конце концов и оказалсь незыблемо прочной.

761

Chr. Alt., ed. cit., p. 46.

Разумеется, побежденная социальная группа не сразу сложила оружие и после вторичного установления догата. История VIII столетия наполнена сценами кровавой борьбы «трибунских» фамилий против дожей. В 717 г. феодалы Иезоло напали на первую столицу дуката, Гераклею, и убили первого дожа Павлиция Анафеста. В 737 г. второй дож, Орсо, убит после 11 лет правления «возмутившимся народом». В 755 г. Теодат Орсо ослеплен и заключен в тюрьму, а через год такая же судьба постигла и непосредственного виновника низложения Теодата, Галлу. Судьба преемника последнего была аналогичной, — Доменико Леонгарио был ослеплен и изгнан в 764 г. За последние 30 лет VIII в. было изгнано еще три дожа, двое Гальбайо и Обелерио. В этой последней борьбе сыграла свою роль и уже упоминавшаяся схватка «франкской» и «византийской» партий, которые были все теми же партиями морской торговли и централизации, с одной стороны, и феодального самодовления, с другой. Победила и на этот раз «морская» партия, партия византийской ориентации, так как именно за ее спиной стояли властные экономические требования, которым противоположная партия не могла противопоставить ничего экономически прочного.