Обреченная на корону
Шрифт:
Капитан корабля прочел молитву. Мы стояли молча. Простыня с тельцем соскользнула в пучину.
ПУТЬ К БАРНЕТУ
Какое спокойствие царило в монастырских стенах! Меня изнурило все перенесенное, и, хотя я понимала, что это просто-напросто передышка, громадным облегчением было оказаться на твердой земле, вдали от сражений, слушать мягкие, негромкие голоса монахинь и звон колоколов, призывающий их к молитве.
Монахини ухаживали за нами заботливо. Король Франции распорядился, чтобы они приютили нас и обеспечили всем необходимым
Первые дни я просто наслаждалась роскошью этого мирного окружения, потом стала задумываться, надолго ли оно.
После похорон мы продолжили плавание. Отец очень злился, что его не пустили в Кале, и винил в этом герцога Бургундского; ему пришлось подавить свой гнев, и он решил по пути вдоль побережья захватывать все увиденные бургундские суда.
В плавании под флагом с зазубренным жезлом по Ла-Маншу мы привыкли к орудийной стрельбе... к шумным выражениям радости при захвате очередного трофея. Уорик, бегущий из своей страны, не допущенный в Кале, отдающийся на милость короля Франции, должен был показать Бургундии, Эдуарду — и Людовику, — что он сила, с которой надо считаться.
На корабле находились три беспомощные женщины, мать, сестра и я, толком не понимающие, что происходит с нами. Казалось, мы лишились дома... лишились всего... и обречены вечно плыть по капризному морю.
Но плаванье наше должно было окончиться. Мы в этом не сомневались. И ощутили громадное облегчение, когда вошли в онфлерскую гавань почетными гостями короля Франции.
Тогда я еще не знала, что время, которое отец провел, пиратствуя, требовалось ему для принятия решений. Честолюбие не позволяло ему легко сдаться. Он сделал ставку на Эдуарда, однако недооценил его и в отчаянии обратился к Кларенсу. Отец был коронатором по природе. Ему хотелось править, но права на престол передаются по наследству, поэтому он не мог стать королем — однако мог возвести на трон короля, который будет его марионеткой.
Теперь ему оставался один путь — союз с Ланкастерами. Для этого требовалось немало поразмыслить. Ланкастеров отец ненавидел. Генрих был полоумным, предстояло иметь дело с его неуступчивой, властной женой. Мог он пойти на такое? Это и приходилось решать во время плавания.
Придя в Онфлер, он принял утвердительное решение.
Может, и хорошо, что я об этом не знала, хотя в любом случае не могла б догадаться, как оно отразится на мне.
Однако по прибытии в гавань все казалось неважным, кроме долгожданной высадки на берег, но для нее требовалось разрешение французского короля, а отцовские трофеи являлись камнем преткновения. Отношения между Людовиком и Бургундией были довольно напряженными, и король Франции не мог принять с почестью того, кто совершил нападение на суда герцога. Поэтому нашему флоту пришлось уплыть, а мы стояли в гавани, дожидаясь милости Людовика.
Узнав о состоянии Изабеллы, Людовик объявил, что женщины больше не должны терпеть невзгод. И распорядился, чтобы нас поселили в монастыре на то время, пока он будет вести переговоры с графом, которые, несомненно, пойдут на пользу обоим.
Таким образом мы получили приют и временное
Благодаря уходу монахинь Изабелле стало немного лучше.
Она еще больше похудела и была вынуждена часто отдыхать. Горько оплакивала утрату ребенка и постоянно говорила о нем. Особенно печалило ее, что ребенок был мальчиком. На рождение сына моя сестра возлагала все свои надежды;
— Столько месяцев тягот, а потом... ничего, — жаловалась она.
— У тебя еще будут дети, — утешала я ее.
— Не хотелось бы снова проходить через все это. Но, пожалуй, придется. Рожать детей — долг... особенно когда...
Я знала, что Изабелла видит в Кларенсе будущего короля.
Словно забыла, что мы бежали из Англии, что Эдуард вряд ли уступит трон Георгу. Как она еще не поняла, что муж ее слаб и тщеславен, что отец начинает питать к нему неприязнь и жалеет о былом намерении возвести его на престол? Говорить ей об этом не имело смысла. Моя сестра, разумеется, с этим не согласилась бы, да и не стоило мешать ей жить в мечтаниях, поскольку действительность была слишком мрачной.
Отец постоянно писал матери, всякий раз, когда письма приходили в монастырь, я испытывала беспокойство; думаю, она тоже. В них могло содержаться приказание собрать вещи и уезжать — может быть, снова к морю.
Мне хотелось оставаться на месте. Я любила спокойную жизнь в обители, однако понимала, что вскоре ей должен прийти конец.
Однажды мать, получив письмо от отца, послала за мной. При взгляде на ее лицо меня охватили дурные предчувствия.
— Анна, я должна тебе кое-что сказать.
— Отец...
— Он пишет о тебе.
— Обо мне? С какой стати?
— Потому что дело касается тебя. Я уставилась на нее в изумлении.
— Твой отец провел много времени с французским королем. Людовик странный человек, но они всегда были добрыми друзьями. Их обоих беспокоит дружба Эдуарда с Бургундией, у королей Франции давние разногласия с бургундскими герцогами.
Хорошо зная мать, я поняла, что она оттягивает сообщение касающейся меня новости. Поэтому ощутила нарастающее беспокойство.
— Как тебе известно, — продолжала она, — твой отец жестоко обманулся в Эдуарде.
— Вы имеете в виду королевский брак?
— Он в высшей степени досаден. Главным образом, не потому, что Эдуард женился на неровне, а из-за этих ненасытных Вудвиллов.
— Знаю, — сказала я. — Слышала много раз. Скажите, пожалуйста, что пишет обо мне отец.
— Ты достигла брачного возраста.
Меня охватил страх. Мне подыскали мужа. Француза. Придется жить вдали от дома... от матери, Изабеллы... от Миддлхема. Я всегда боялась этого, и вот на тебе.
— Многие девушки твоего положения уже помолвлены. Я очень радовалась, что могла удерживать тебя при себе.
— Скажите... скажите, кто он...
— Ты поразишься. Твой отец всегда был преданным сторонником Йорков. Но положение вещей изменилось. Произошло много предательств. И он решил встать на сторону короля Генриха. Это, в конце концов, сын покойного Генриха Пятого, законный наследник трона. Прав на престол у него больше, чем у Эдуарда Йоркского. Так вот, у Генриха есть сын...
— Сын Генриха! Принц Эдуард!