Обреченное королевство
Шрифт:
Она застыла.
— Пожалуйста, — сказал Далинар, напряженный от возбуждения. — Просто уйди. Не мучай меня сегодня.
Навани заколебалась, но повернулась и ушла, не сказав ни слова.
Она никогда не узнает, что больше всего на свете он хотел, чтобы она не подчинилась.
В его состоянии он, скорее всего, не смог бы сопротивляться дальше. Дверь захлопнулась, и тогда он разрешил себе опуститься на стул, полностью изнеможенный. Он закрыл глаза.
Всемогущий наверху, взмолился он. Пожалуйста. Скажи,
Глава пятьдесят третья
Данни
Он должен поднять его, этот упавший титул. Башню, корону и копье!
Острый как бритва наконечник стрелы вонзился в дерево рядом с лицом Каладина. Теплая струйка крови полилась из раны на щеке, смешиваясь с потом, текущим со лба.
— Держитесь! — проревел он, продолжая бежать по неровной земле, на плечах лежала знакомая тяжесть моста. Рядом — впереди и чуть левее — с трудом двигался Двадцатый Мост, четыре человека, стоявшие в первом ряду, были убиты, об их трупы спотыкались те, кто шел следом.
Лучники паршенди, стоявшие на колене на другом краю расщелины, спокойно пели, несмотря на град стрел со стороны Садеаса. Их черные глаза походили на обломки обсидиана. Ни капли белого. В эти мгновения — слушая, как люди кричат, стонут, вопят, орут, — Каладин ненавидел паршенди не меньше, чем Садеаса и Амарама. Как они могут петь, убивая?
Паршенди натянули тетивы, прицелились и выстрелили. Каладин закричал на них, чувствуя, как по нему прошла странная волна силы.
Десять стрел мчались через воздух маленькой волной. Десять наконечников вонзились в дерево рядом с головой Каладина, сила удара заставила мост содрогнуться, в воздух взлетели щепки. В голову не попала ни одна.
Некоторые паршенди опустили луки и перестали петь. Их демонические лица выражали величайшее изумление.
— Опустить! — крикнул Каладин, когда бригада добежала до края расщелины. Земля, крайне неровная, была покрыта похожими на луковицы камнепочками. Каладин наступил на лозу одной из них, заставив растение спрятаться. Бригадники подняли мост вверх, умело шагнули в сторону и опустили его на землю. Шестнадцать других бригад, добравшихся до края, тоже опустили свои мосты. Вскоре тяжелая кавалерия Садеаса уже грохотала по плато по направлению к ним.
Паршенди выстрелили опять.
Каладин стиснул зубы, всем весом навалившись на один из деревянных брусков на боку моста, помогая передвинуть массивную деревянную конструкцию на ту сторону пропасти. Он ненавидел эти минуты; ведь в это время бригадники были почти полностью беззащитны.
Лучники Садеаса продолжали стрелять, стараясь отогнать паршенди. Как всегда, их не волновало, что они могут попасть в мостовиков; несколько стрел пролетело опасно близко от Каладина. Он продолжал толкать — потея, истекая кровью, — и почувствовал вспышку гордости за Четвертый Мост. Они уже двигались почти как настоящие солдаты: легко и быстро меняя темп и направление, не давая возможности лучникам точно прицелиться. Интересно, заметят
Мост встал на место, и Каладин проревел отступление. Бригадники, пригнувшись, побежали назад, увертываясь от черных толстых стрел паршенди и более легких, с зеленым оперением, стрел алети. Моаш и Камень пробежали по мосту и спрыгнули с него рядом с Каладином. Остальные рассыпались у заднего края моста, прямо перед атакующей кавалерией.
Каладин задержался и махнул своим людям — освободите дорогу. Как только все выполнили его приказ, он посмотрел на мост, утыканный стрелами. Никто не погиб. Чудо. Он повернулся, чтобы бежать…
Кто-то споткнулся и едва не упал по другую сторону моста. Данни. Из плеча юноши торчали две стрелы с белыми и зелеными перьями. Глаза были большие, ошеломленные.
Каладин выругался и побежал назад. Но не успел он сделать и два шага, как стрела с черным древком ударила юношу в другой бок. Он упал прямо на настил моста, кровь хлынула на черное дерево.
Атакующую лошадь не остановишь. Каладин как безумный бросился на мост, но что-то оттащило его обратно. Руки на плечах. Споткнувшись, он обернулся и увидел Моаша. Каладин рявкнул на него и попытался оттолкнуть в сторону, но Моаш, используя прием, которому его обучил сам Каладин, дернул его в сторону и сбил с ног, после чего бросился вниз и прижал Каладина к земле. Тяжелая кавалерия грохотала по мосту, стрелы отскакивали от блестящих доспехов всадников.
Землю усеивали обломки стрел. Каладин пытался сопротивляться, потом сдался и затих.
— Он мертв, — резко сказал Моаш. — Ты ничего не можешь сделать. Прости.
Ты ничего не можешь сделать…
Я всегда ничего не могу сделать. Отец Штормов, почему я не могу спасти их?
Мост перестал дрожать, кавалерия врезалась в ряды паршенди и расчистила место для пеших солдат, которые, гремя оружием, хлынули следом. После того как пехота займет плацдарм, кавалерия вернется — лошади слишком ценны, чтобы рисковать ими в долгом бою.
Да,подумал Каладин. Думай о тактике. Думай о битве. Не думай о Данни.
Он сбросил с себя Моаша и встал. Тело Данни было искалечено до неузнаваемости. Каладин сжал зубы, отвернулся и пошел обратно, не оглядываясь. Он пронесся мимо ждущих бригадников и остановился на краю пропасти, стиснув руку за спиной и широко расставив ноги. Это совершенно безопасно, пока он стоял далеко от моста. Паршенди бросили луки и отступили. На дальней левой стороне плато возвышался большой овальный камень — куколка.
Каладин хотел посмотреть. Это помогало ему думать как солдат, а думать как солдат помогало ему смириться со смертью тех, кто рядом с ним. Остальные бригадники неуверенно подошли к нему, встав по стойке «вольно, по-парадному». Подошел даже паршмен Шен, молча подражая остальным. Он участвовал в каждом забеге и никогда не жаловался. Он не отказывался идти против своих двоюродных братьев и не пытался сорвать атаку. Газ был разочарован, но Каладин не удивлялся. Паршмен всегда остается паршменом.