Обрести себя
Шрифт:
– Нет его, помер.
И окошко прямо перед носом захлопнул. Мама на меня посмотрела, передачу из рук выронила, к стенке привалилась.
– Сонечка, – прошептала и…все.
Заорала я от ужаса и, в один миг, стала круглой сиротой. Далее, Танюша, я ничего не помню. Все, как в тумане черном. Помню какая-то тетка милицейская меня в детдом этот, проклятый, привезла. Он недалеко от Волоколамска был. Так вот, там, у его ворот, мое детство и закончилось.
– Сколько же тебе было?
– Я же рассказывала, десять всего. Пробыла я там семь лет бесконечных, как будто на зоне. Каждый день за жизнь бороться приходилось.
– Сдохну, – решила я, а
– За что, Сонечка?
– Как за что? Я же дочь врага народа, да еще еврейка единственная во всем детдоме. Вот меня и травили нещадно.
– Ужас какой! – прошептала Таня.
Она посмотрела на Соню не в силах промолвить ни слова.
– Да, Таня, ты права – ужас. Был у нас один. Тайно, исподтишка гадости делал, изводил как мог, только жидовкой меня и звал. До того он меня довел, что однажды я не выдержала. Было это в библиотеке. Хватанула я энциклопедию, да с размаху, как его по голове хрястнула. Он на пол и упал. Меня тогда наказали, но зато я почувствовала, что меня немного побаиваться начали. Потом мне девочки темную устроили. Одеяло на голову накинули и так излупили, что утром я еле из постели выползла. Поняла, я тогда, что там волчьи законы правят. Мстить надо немедленно и нещадно. Случай не заставил себя ждать. Через неделю в туалете услышала я, как одна девочка сказала другой
– Мы сегодня вечером жидовке этой снова темную устроим.
– Все, поняла я, или отобьюсь или убьют меня. Стащила я швабру из подсобки и за шторой, что в спальне рядом с кроватью была, поставила. Одеял натаскала незаметно и положила их в кровать, словно я лежу с головой укрытая. Сама за портьеру спряталась и стала ждать. Вижу в щелку, четверо девочек к кровати моей подбираются. Только они напали и поняли, что меня там нет, как я выскочила, да как заору во весь голос и начала их шваброй метелить. Со всей силы. По головам, по спинам, куда попало. Вопли, крики. Луплю их и думаю, сейчас они очухаются и меня забьют насмерть. Вдруг училка дежурная к нам ворвалась… Меня снова наказали. В черный чулан на весь день заперли. С тех пор мне кликуху придумали – Сонька-бешенная. Я усвоила, Таня, одно правило. Никому, никогда не уступать ни на миллиметр. Иначе, конец. Как только кто-то на меня наезжал, сразу в драку кидалась не глядя, кто передо мной. Что было под рукой, то в дело шло. Вот так я и жила, пока Норик не появился. Однажды, это уже после той драки было, когда он один против пятерых вышел, сидим мы вечером на бревне в углу двора. Он меня спросил:
– Можно я тебя поцелую?
– Норик, – сказала, я ему, я же не красивая, а ты такой… На тебя все девчонки засматриваются.
– Он посмотрел на меня и сказал:
– Ты, Соня, красивая девочка и улыбка у тебя светлая. Просто ты редко смеёшься. Потом взял меня и поцеловал, а я ему ответила. Это был первый поцелуй в моей жизни. Потом как-то я ему сказала.
– Норик, если ты хочешь, я с тобой туда пойду.
– Куда? – не поняла Таня.
– Был у нас радом со спортзалом сарайчик. Там маты лежали. Дверь во внутрь открывалась. Стоило ее изнутри доской подпереть, как никто войти не мог. Вот туда парочки и бегали. Однажды я даже видела, как наша биологичка с физруком туда пошли.
Норик тогда посмотрел на меня:
– А ты сама хочешь?
– С тобой, хочу! – ответила.
И ни на секунду об этом не пожалела и не жалею! Оказался Норик не только сильным, но и очень нежным.
– А у меня ничего и ни с кем, – ответила Таня.
– Даже с Димой?
– Нет, ни разу. Как-то так вышло… Завидую тебе.
– Не завидуй, потому что не знаешь, что потом было.
Мне Норик как-то рассказал, что его спрятали в детдоме потому, что у них в Армении большая разборка была между их семьей и греческой.
– Что значит разборка? – не поняла Таня.
– Конфликт криминальный, понятно? Ты, Таня, совсем жизни не знаешь!
– Так вот, как раз через неделю после этого, за Нориком приехали и забрали его. А еще через три дня, эти твари бандитские, меня поймали, в сарай заволокли и там изнасиловали.
Таня в ужасе посмотрела на Соню. Ее лицо было похоже на маску, искаженную гримасой боли и ненависти.
– Трое их было. Я особенно и не сопротивлялась. Понимала, что бесполезно, не вырвусь, только хуже будет. В самые страшные минуты о Норике своем думала. Когда они меня наконец-то бросили и ушли, захотелось мне там же, на месте удавиться. Я веревку какую-то нашла, петлю-удавку сделала, на край стопки матов забралась. Все думаю, сейчас мои муки и закончатся. Тут меня такая ненависть обуяла.
– Что ж? – подумала. Я буду в земле лежать, а эти сволочи водку жрать и вспоминать, как надо мной глумились? Я им отомстила, Таня. Страшно отомстила. Недалеко от нас в войну окопы были. Бандюки эти, там лазили, оружие искали. В развалинах штаб их был. Я тайник, где они оружие прятали, нашла и гранату одну украла. Они там же, в развалинах, костер разводили, картошку пекли, еду ворованную на кухне жрали и вино пили. Когда никого не было, я туда пробралась и гранату эту в кострище, в золу закопала. Стала ждать, но долго не пришлось. День всего прошел, как рвануло. Только они костер развели, так бомба моя сработала. Пятерых наповал. Трех насильников моих и еще двоих из их банды.
Соня замолчала.
– Господи…, – прошептала Таня.
Она с ужасом во взгляде посмотрела на Соню.
– А следствие? – наконец вымолвила Таня.
– Приехала милиция, нашли их склад оружия, в том числе и гранаты, я ведь только одну стащила, и подумали, что эти сволочи по своей дурости сами подорвались. Потом на похоронах говорили, какими они замечательными ребятами были. Я слушала, вспоминала все и мне выть хотелось. Затем мы диктант написали, что нельзя брать в руки опасные предметы и на этом все дело и закончилось.
– Из…извини, меня Соня, я…, у меня, все-таки, в голове не укладывается то, что ты рассказала. Если называть вещи своими именами, то получается, что ты…– убийца! Это ведь закон их наказывать должен.
Соня медленно повернулась и посмотрела на Таню.
– Закон… Я, как только в детдом попала, сразу убедилась, какой у нас закон. Только меня травить начали, как я к учительнице пошла. Думала, защитит. Наивная. Она на меня посмотрела:
– Ты, конечно, права, Соня, – сказала, но у детей естественная реакция на безродных космополитов.
Меня этой же ночью девочки излупили, а ведь никто не знал, что я к учительнице ходила. Получается, что она меня и сдала…
Соня замолчала и продолжила через минуту.
– С тех пор остервенела я, Таня. Нет, я их не убила, я их покарала! Они были законченными подонками, понимаешь? Об одном я жалею. Жалею о том, что их сразу насмерть убило. Лучше бы остались инвалидами, чтобы до конца жизни мучиться…
Соня затихла понурившись глядя в асфальт, потом повернулась и посмотрела на Таню.