Обретая надежду
Шрифт:
— Конечно, ты бы заметила что-то подобное, — шепчет она с усмешкой.
— Ну? Так это так?
— Джесайя говорил, что Бен много тренировался. — Она наклоняет голову, изучая пастора, пока он продолжает говорить о прощении. — Да, похоже, он набрал немного мускулов.
— В члене?
Ее взгляд перескакивает на меня.
— О боже, перестань смотреть на него там.
— Вы перестанете болтать? — говорит женщина позади нас. — Шепот очень отвлекает.
— Простите. — Бетани смотрит вперед, невербальный сигнал мне, чтобы я заткнулась к чертовой матери.
Я кусаю
— Ты же не думаешь, что он засунул бы туда носок, да?
Фырканье вырывается из горла Бетани, и она медленно качает головой.
— Ха, — говорю я, откидываясь назад и наслаждаясь видом. — Видимо, это у них семейное.
Плечи подруги вздрагивают от беззвучного смеха, что странно, потому что я не могу найти ни одной смешной вещи в своих вопросах, но неважно.
Бен сжимает Библию и склоняет голову. Я смотрю на его густые темные волосы — не совсем черные, а цвета крепкого темного кофе. Солнечный свет из окон наверху освещает шоколадные пряди, демонстрируя оттенки темно-бордового цвета в зачесанных назад прядях. Если бы только у меня была возможность провести по ним пальцами, испортить его совершенство и оставить торчащим со всех сторон. Он выглядел бы сексуально растрепанным. Мешковатые рваные джинсы, без обуви, без рубашки, волосы торчат во все стороны. Да, вот это было бы круто…
— Служба окончена. — Когда я не двигаюсь, Бетани выталкивает меня со скамьи. — Ты должна идти.
— Куда?
— Прощаться. — Она перестает толкать меня и указывает на заднюю дверь, откуда уже выходит половина прихожан.
— Ой. Слишком поздно. — Ну, если я это сделаю, то не смогу поговорить с Беном, который сейчас стоит с парой впереди и выглядит так, будто отвечает на их вопросы.
— Тебе лучше надеяться, что тебя не уволят, — говорит она.
— Как можно уволить человека с волонтерской работы? — Это самая глупая вещь, которую я когда-либо слышала.
— Если кого-то и могут, так это тебя. — Она встает со скамьи. — Давай, Бен выглядит занятым, так что пойдем со мной за Эллиот.
Он действительно выглядит занятым. Я не вижу лиц мужчины и женщины, с которыми он разговаривает, но вижу его, и Бен выглядит напряженным. Может быть, даже немного раздраженным. Если бы он был моим, я бы подошла и встала рядом, убедившись, что ему не придется сталкиваться с критикой, с которой он сталкивается в одиночку.
Но он не мой, поэтому я выхожу вслед за Бетани из церкви и ловлю на себе злобный взгляд Кэти, которая прощается с людьми у дверей. Я хочу оттолкнуть ее своими свободными руками, но не хочу, чтобы меня уволили после моего первого официального дня волонтерства. У меня действительно есть некоторая гордость.
— Когда ты приехала в город? — спрашиваю я Бетани, когда мы направляемся к детскому корпусу.
— В пятницу. Я провела пару дней со своими родителями. Прошлой ночью приехала в Сюрпрайз и остановилась в квартире, которую снял Джесайя. — Она обходит стоящих и разговаривающих людей. Бетани привлекает к себе изрядное внимание, хотя она, кажется, этого даже не замечает. Все здесь знают, что она замужем за Джесси Ли. Я удивлена, что ее до сих
Мы заходим в детское здание и взглядом ищем каштановые кудри Эллиот в море примерно двадцати детей, с нетерпением ожидающих, когда их заберут родители.
Я замечаю Эллиот на полу в углу комнаты, она сидит, скрестив ноги, с книгой на коленях.
— Вон там.
Мы направляемся туда, и когда подходим ближе, я вижу, что ребенок не читает книгу. Она хочет, чтобы люди думали, что она читает, но ее глаза закрыты, а нос и щеки покраснели. Бетани догоняет учительница в группе, поэтому я направляюсь к Эллиот и сажусь на корточки рядом с ней, не забывая подоткнуть юбку, чтобы не показать детям свои стринги под чулками.
— Привет, коротышка. Решила вздремнуть?
Она не отвечает, но шмыгает носом, и этот звук вызывает тревогу в моей голове.
— Эллиот? — Я наклоняюсь, чтобы лучше видеть ее лицо.
Ее ресницы слиплись от слез. Сигналы тревоги в моей голове превращаются в бешеных, лающих питбулей, готовых разорвать чью-то задницу надвое. Присаживаюсь и осторожно беру книгу с колен Эллиот. Она отпускает её и кренится в сторону, прислоняясь ко мне. Это неудобное положение, когда моя рука зажата между нами, поэтому я делаю естественную вещь и обнимаю ее за плечи. Ладно, я была неправа — держать ребенка вот так неестественно. Но я забываю об этом, когда девочка начинает говорить.
— Сегодня мы делали браслеты, и все делали браслеты для своих мам и…
— Черт. — Я уже знаю, к чему это ведет.
Она моргает на меня заплаканными карими глазами.
— Нельзя ругаться. Ты должна положить доллар в банку.
— Хорошо, я приношу свои извинения. Продолжай.
Она снова смотрит на свои колени.
— Я сказала, что делаю свой для папы, а они сказали, что мальчики не носят браслеты, а я сказала, почему бы и нет?
— Это чушь собачья, то есть, неправда. Я знаю многих мужчин, которые носят браслеты.
— Они геи? — спрашивает она, ее голос срывается от новой волны слез. — Потому что дети говорят, что если мой папа носит браслет, то он гей.
Какого хрена? Я смотрю на Бетани, чья челюсть сжата, а щеки раскраснелись. Похоже, учительница рассказывает ей ту же историю.
— Твой отец не гей.
Она шмыгает носом и вытирает его, затем смотрит на меня.
— А что значит «гей»?
Я смотрю на Бетани в поисках помощи, но она в другом конце комнаты все еще не закончила разговор с учителем. Похоже, это на мне.
Я прочищаю горло.
— Гей — это когда мужчина любит другого мужчину или женщина любит другую женщину. Понимаешь?
Ее брови низко опускаются в сосредоточенности.
— Как ты любишь Бетани?
— Не совсем так. Знаешь, как Бетани и Джесси любят друг друга? Это совсем другая любовь.
Она кивает.
— Как папа любит мою маму.
Тяжесть нарастает в моей груди, но я улыбаюсь и игнорирую дискомфорт.
— Да. Именно так. Но когда два мальчика так любят друг друга, или две девочки, а не мальчик и девочка, то их называют геями.