Обретение Родины
Шрифт:
Разразившаяся в это время германо-английская война привела графа Шторма в ужас. Графиня же, напротив, приняла весть о второй мировой войне с истинным, вошедшим в поговорку британским хладнокровием. Граф опасался, что может лишиться ежемесячной английская ренты. Смогут ли они жить теперь на широкую ногу, как и подобает истинным аристократам?!
— Фреди, — заметила графиня, когда он поделился с ней своими опасениями, — вы, как я вижу, до сих пор еще недостаточно изучили англичан.
И она оказалась права. Больше того, выяснилось, что даже сама леди Белл не вполне знает своих
Графиня гораздо чаще стала теперь писать обожаемому папеньке и столь же часто получала вести из Лондона. Ввиду военного времени переписка шла исключительно дипломатической почтой: венгерский дипкурьер вез письма графини в нейтральный Цюрих, а его швейцарский коллега доставлял их оттуда в Лондон. Ответы приходили тем же путем.
Вместе с письмами графини в Англию отправлялись и скупые слова привета, посылаемые в Лондон графиней Залаи некой старинной приятельнице. Приятельница эта никогда ей, правда, не отвечала, тем не менее графиня Залаи продолжала прилежно отсылать свои приветы.
В этот период на вилле графа Шторма, в лучшем квартале столицы — на Розовом Холме, — встречались руководители гонведства и правые политики со многими иностранными дипломатами, от крупных до самых мелких. Здесь в салоне также нередко появлялись заправилы венгерской прессы и будапештские корреспонденты иностранных газет.
Графиня Белл проявила себя чрезвычайно любезной, внимательной и, главное, гостеприимной хозяйкой. Большую и бесценную помощь оказывала ей по этой части ее верная подруга графиня Залаи. Именно она первая принесла Шторму весть о том, что его давняя мечта осуществилась. Скоро, мол, граф сможет нашить на свои брюки генеральские лампасы. Весть оказалась достоверной. Что касается источника, из которого была эта информация почерпнута, — официальный вестник, надо заметить, сообщил ее на целых пять дней позже, — то графиня не была склонна выдавать его не только Альфреду Шторму, но даже его очаровательной супруге.
Летом 1942 года граф Шторм был откомандирован на фронт.
Накануне его отъезда графиня Залаи постучала к нему в кабинет как раз в тот момент, когда он еще раз проверял содержимое своих семи чемоданов: не забыто ли что-либо такое, без чего воину на фронте никак не обойтись.
— Извините, что помешала, дорогой генерал. Мне хотелось с вами попрощаться с глазу на глаз, пожелать большой удачи и множества блестящих побед.
— Вы очень, очень любезны, графиня.
— Надеюсь, это и в самом деле так, — сказала она посмеиваясь.
Когда Габи смеялась, пленительно мерцали ее ослепительно белые зубки. В такие мгновения она казалась почти хорошенькой.
— Но я хочу быть не только любезной, а еще и полезной. Вашу судьбу, генерал, я и мои друзья принимаем весьма близко к сердцу. Поэтому выслушайте мой совет. Если капризная военная фортуна захочет, чтобы вы попали в плен, я подразумеваю в плен к русским, вам необходимо немедленно установить связь с главным бухгалтером английского посольства в Москве господином
Граф с трудом поборол изумление.
— Я? В… в плен?.. — заикаясь, пробормотал он. — Ради всего святого, что вы такое говорите, графиня? Я в русском плену?!
— Будем надеяться, что мне это только померещилось. Но мой покойный отец, советник австро-венгерского посольства в Лондоне… Вы же знаете, что я тоже родилась в Лондоне… Не любопытствуйте, все равно не скажу, в котором году!.. Словом, у отца была любимая поговорка, что человек даже в погожий летний день должен иметь под рукой зонтик. Я, конечно, понимаю, генералу в плен попасть не так легко. Хотя бы потому, что он находится далеко от передовой. К тому же русские почти уже выдохлись. Не попадете вы в плен также и потому, что граф Шторм станет, если нужно, сражаться до последней капли крови и живым никогда не сдастся. Все это, дорогой генерал, мне отлично известно. И все-таки прошу вас, запомните имя Чарльза Грина. Мистер Грин, старший бухгалтер английского посольства в Москве… Ведь правда, вы не сердитесь, что я так близко принимаю к сердцу вашу судьбу? Этим я обязана моей милой Белл и милому Джонни.
— Джонни? А кто такой Джонни?
— Ваш шурин, дорогой генерал. Брат вашей жены, капитан Кенникот, который служит сейчас в военном министерстве в Лондоне, — с очаровательным смехом сказала графиня.
— Значит, вы знакомы с моим шурином, графиня? И мой шурин… Но какое может быть дело моему шурину, если я… Ведь мой шурин…
— Вы чересчур любопытствуете, мой милый генерал. Всего не знаю даже я сама. Но прошу вас, не истолкуйте дурно, если старой деве доставляет удовольствие чуточку позаботиться о знакомых ей героях, даже когда один из них — супруг лучшей ее подруги! Ну, дорогой генерал, еще раз от чистого сердца желаю вам удачи и военных побед поистине исторического масштаба!
Пока Шторм успел сообразить, о чем, собственно, собирался спросить графиню, она уже исчезла, как-то необычайно поспешно покинув виллу. И до самого отъезда на фронт генерал с ней больше не встречался.
После ее ухода Шторм так больше и не смог сосредоточить внимание на содержимом своих чемоданов. Даже не поинтересовался, в достаточном ли количестве положили ему одеколона высшей марки и шелкового белья, которому надлежало сыграть немалую роль на фронте в борьбе со вшами.
— Черт ее знает, чего она хочет от меня, эта старая кляча? И что она сует нос куда не следует? — Он в изнеможении опустился в черное кожаное кресло. — Шурин… русский плен… проклятый, никому не ведомый Грин… К черту старую ведьму!
У Шторма разболелась голова. Он со стоном поднялся с кресла и вышел в сад. Там ему встретилась графиня Белл.
— Прошу вас, Изабелла… Скажите, знакома графиня Габи с вашим братом?
— Думаю, что знакома. Почему вас это вдруг заинтересовало, Фреди?
— Она только что молола всякий вздор насчет Джонни. Мне это чрезвычайно неприятно.
— Неприятно? — удивилась графиня Белл. — Я вас не понимаю, Фреди. Надеюсь, вы не стыдитесь своего шурина, капитана английской армии, истинного джентльмена?