Обретение Родины
Шрифт:
— Речь сейчас не об этом, Изабелла. Мне любопытно, откуда знает графиня Габи и самого Джонни, и то, что он…
— Извините, Фреди, но если вам хочется о чем-то разузнать у графини Залаи, вам бы следовало обратиться непосредственно к ней самой. Я очень люблю и уважаю Габи, она моя ближайшая подруга… но поверьте, графиня сумеет лучше меня ответить вам, кто и откуда ей известен. Повторяю, если это вас до такой степени занимает, Фреди, — что, впрочем, мне кажется несколько странным, — почему бы вам не спросить у нее самой?
— Странно, очень странно… и пренеприятно…
— Что же именно вам неприятно, дорогой друг? Кажется, и в самом деле великие
В эту минуту Шторм ненавидел свою супругу. Вместо ответа он издал неопределенный звук, очень похожий на фырканье.
«Так бы и задушил тебя!» — подумал генерал.
Но уже спустя мгновенье он почтительно целовал руку жены в знак благодарности за темно-красную розу, которую графиня грациозно срезала с ветки дамским перочинным ножичком.
Ни о Джонни, ни о графине Залаи разговор между супругами больше не возобновлялся.
На фронте граф Шторм пунктуально выполнял все приказы гитлеровского командования. Однако, даже не обладая особым талантом полководца, уже в сентябре 1942 года он понял, что немцы в чем-то просчитались.
Почувствовав это, граф немедленно сказался больным и решил уехать домой, в Венгрию. В Киеве машину с больным генералом остановил раздушенный, с большим щучьим ртом подполковник Кери и вручил Шторму собственноручное письмо регента Хорти. Венгерский правитель деловым делом сообщал, что граф за заслуги перед родиной произведен в генерал-лейтенанты. Дальше Хорти обращался к новоиспеченному генерал-лейтенанту со следующей просьбой: что бы ни произошло со стоявшей на Дону 2-й венгерской армией, он, генерал-лейтенант Шторм, должен оставаться при своих войсках и обязан в любых обстоятельствах с преданностью и рвением представлять интересы как самой Венгрии, так и его, Миклоша Хорти, правителя Венгрии. Слова «что бы ни произошло» и «в любых обстоятельствах» Хорти подчеркнул дважды.
«Да пребудет с Вами на Вашем пути благословение божие, дорогой генерал», — заканчивал Хорти свое написанное, разумеется, по-английски послание.
«Гм… Уж если престарелые циники начинают взывать к богу, значит, они чуют катастрофу, — подумал граф Шторм. — Видимо, даже Хорти смекнул, что немцы проигрывают войну».
— Будет у вас для меня какой-нибудь приказ, господин генерал-лейтенант? — спросил Кери.
— Прошу, господин подполковник, прицепить мой личный вагон к любому эшелону, направляющемуся на фронт Какие новости?
— Говорят, удалось взять Сталинград. Это, несомненно, придаст войне новый размах.
— Будем надеяться. А как партизаны? Задают хлопот?
— Как вам сказать? В общем, из-за этих мерзавцев без дела не сидим. К счастью, господин генерал-лейтенант, война решается не здесь, а под Сталинградом.
Генерал-лейтенант Шторм провел в Киеве всего несколько часов.
По улицам курсировали немецкие патрули
«Немцы проиграли войну, — заключил про себя Шторм. — А вместе с ней потеряли и весь свой здравый рассудок. Конечно, если он у них когда-нибудь был».
Граф нанес визит вежливости немецкому коменданту Киева. Выразил ему свое восхищение царящим в городе идеальным порядком.
Разыскал он также и венгерскую комендатуру. Настроение там царило крайне подавленное.
На фронт генерал-лейтенант вернулся спустя несколько дней после поражения венгров под Тычихой. Показное наступление, осуществленное генералом Густавом Яни по немецкому приказу, стоило жизни пятнадцати тысячам гонведов.
В конце сентября Шторма посетил неожиданный гость. Это был его ближайший лондонский приятель, итальянский подполковник, в свое время сыгравший в женитьбе графа роль свата. Бывший подполковник стал теперь тоже генерал-лейтенантом, заместителем начальника штаба 8-й итальянской армии, которая стояла по соседству с венгерскими частями. Выглядел он по-прежнему молодо, был очень любезен и, как всегда, находился в превосходном расположении духа.
— Войну мы проиграли, милый граф, — с легкостью заявил он. — Сейчас весь вопрос в том, кто ее выиграет: англо-американский блок или русские? Если выиграют англо-саксы, мы сдерем шкуру с наших солдат, так как это они причина нашего военного поражения. Если же победят русские, тогда вся наша чернь, от которой несет водкой и навозом, сдерет шкуру с нас за то, что мы развязали войну. Итак, милый граф, да благословит бог короля! Само собой, я призываю благословенье господа не на голову нашего кретина Виктора Эммануила, а на его величество Георга VI, короля английского, который хоть и ненамного умнее нашего всемилостивейшего государя, однако еще сможет кое в чем нам помочь. Разумеется, лишь в том случае, если победит. Именно потому-то я так ожесточенно и воюю против русских… Чем больше мы их уничтожим, тем вероятнее английская победа. Но мои солдаты… Впрочем, ладно! Оставим это. Мы, дорогой мой, плывем с вами на одном корабле. Надо глядеть в оба, как бы не получить пробоину!.. Что слышно о вашем шурине?
Граф Шторм думал было спросить у итальянца, какова, в сущности, отведенная ему, венгерскому генерал-лейтенанту, роль в шахматной партии, затеянной неизвестными ему игроками, которые не только переставляют фигуры через его, Шторма, голову, но играют и им самим? Он уже давно чувствует себя шахматной фигуркой в чьих-то руках, причем даже не знал, какой именно, ладьей, слоном или конем, и лишь опасался, как бы не превратиться всего-навсего в простую пешку. Хотелось ему также дознаться, кто же наконец играет в эту крупную игру и на чьей стороне двигают его, Шторма, шахматную фигуру, одетую в мундир венгерского генерал-лейтенанта?
Многое еще желал бы он узнать, но так ничего и не спросил. Предпочел просто угостить итальянца ужином из настоящих венгерских блюд. Господа офицеры провозглашали за столом пышные тосты в честь Гитлера, Муссолини и Хорти. Не обошлось, конечно, без тостов и по адресу гостя, итальянского генерал-лейтенанта. Начальник штаба корпуса подполковник Чонтош под воздействием алого венгерского вина и смутных гимназических воспоминаний сравнил итальянца с героем пунических войн римским полководцем Сципионом.