Обретение Родины
Шрифт:
Во сне лысый майор бродил по Будапешту. Он был совсем мальчиком, гимназистом, но почему-то носил форму советского офицера. В гимназическом дворе дымило множество полевых кухонь.
Его разбудил со стуком ворвавшийся в комнату Коваленко.
— Побывал в двух местах и всюду с полным успехом! — гордо и счастливо отрапортовал капитан. — Через час можно начать готовить еду.
— Который час? — поинтересовался Балинт.
— Скоро пять.
— Хорошо же я вздремнул. Ну, все равно! Так, значит, варим? А что именно? Как? Расскажите все по порядку.
Капитан не заставил себя долго ждать. Пока Балинт умывался,
— Словом, две автоколонны доставят нам провиант. Надеюсь, Мандельштам тоже вернется не с пустыми руками.
Через полчаса задымили походные кухни. Еще до того, как начали готовить горячую пищу, Коваленко по указанию майора раздал пленным хлеб: полбуханки на человека.
— Видимо, мы плохо считали! — окончив раздачу, посетовал Коваленко. — Вчера насчитали всего пять тысяч четыреста пленных, а сегодня пришлось раздать девять тысяч хлебных пайков. Хотя мы смотрели в оба, как бы кто не получил дважды.
— Вы впервые имеете дело с военнопленными, капитан.
— Впервые, — несколько смутившись, ответил Коваленко. Почему такой вопрос, товарищ майор?
— Просто полюбопытствовал.
Пленные мгновенно умяли хлеб, а когда был готов густой картофельный суп, вылакали и его. Так как хлеб был весь съеден и вытереть им котелки, тарелки, миски, плошки, кружки и разную другую посуду, из которой они ели, было нечем, пленные, чтобы добро не пропадало, попросту вылизали посуду до блеска. Балинт тут же распорядился затопить походные кухни вторично.
Лысый майор ждал, сидя в доме комендатуры, когда кончится первая раздача. Потом и сам съел полные две тарелки супу, после чего еще раз поднялся на крышу.
Ослепительно и горячо сияло солнце. От промокшей одежды пленных валил пар. Поля вдали ярко блестели темно-зеленой травой. Повсюду оживленно сновали люди. Даже их грязно-желтое обмундирование сейчас не казалось таким неприглядным.
Долго простоял майор Балинт на крыше, опираясь спиной о печную трубу.
Затем вместе с Олднером и Тольнаи направился к лагерю, который начинался в ста пятидесяти — двухстах метрах от здания комендатуры. Не успели они сделать несколько шагов по территории лагеря, как им повстречались трое гонведов. Один из них, в изорванном штатском костюме и солдатской шапке, шел, сильно прихрамывая, двое товарищей поддерживали его с обеих сторон.
— Куда путь держите, мадьяры?
— Да вот, — сказал хромой заморенный венгр, по всей видимости солдат рабочего батальона, — говорят, здесь в комендатуре находится советский генерал венгерского происхождения. Нам бы хотелось с ним поговорить.
— Генерал? Явное преувеличение! Я только майор. И не венгерского происхождения, а венгр…
Произнося это, Балинт пристально вглядывался в хилого мадьяра.
— Так о чем вы собираетесь со мной поговорить, товарищ Ене Фалуш? — спросил он наконец.
Тощий как жердь солдат широко раскрытыми глазами уставился на Балинта. Даже рот разинул от изумления. Если бы товарищи его не поддержали, он бы наверняка упал.
— Как же… это… — пробормотал он.
— Так чего же вы хотите, товарищ Фалуш?
— Значит… значит, товарищ майор меня знает?
— А как же! Разве мы не должны знать тех, кто питает к нам дружеские чувства?..
— Не вздумай, Володя, кому-нибудь
Олднер ответил:
— Да мне и самому не верится!
— Вот и умница, Володя!
Капитан Коваленко распорядился вынести из дома два стола и поставить их под сенью одинокого дуба. Это почтенное древо росло, по всей вероятности, еще в те времена, когда в здешних краях сражался венгерский король Эндре II [35] . Дуб был такой мощный и внушительный, что его не решились срубить даже немцы.
К столу вместо стульев капитан Коваленко велел придвинуть пару ящиков. В этой импровизированной канцелярии Тольнаи и Олднер приступили к опросу военнопленных, занося в тетрадь все, что от них слышали. Вначале пленные больше спрашивали, чем рассказывали, но даже их вопросы с полной очевидностью говорили о том, что за последние месяцы многое в Венгрии изменилось. Пленных уже не волновало, кто выйдет победителем из войны, они и сами отлично это знали. Не опасались они и того, что русские «сдерут с них в плену шкуру». Нет, большинство пленных теперь надеялось сразу получить оружие и вернуться домой, чтобы изгнать немцев из Венгрии.
35
Эндре II — венгерский король, правивший страной с 1205 по 1235 год.
Год-полтора назад многие мадьяры еще полагали, что война как пришла, так и уйдет, а потом всюду восстановится прежняя жизнь. Но сейчас значительная их часть твердо знала, а кто не знал, тот чувствовал, что прошлому возврата нет. «Что будет после войны?» — вот вопрос, на который все они ждали ответа.
— Не забудьте внести в протокол про нашего секретаря польской управы, — диктовал приземистый гонвед с узкими, монгольскими глазами. — Это же настоящий кровосос! Зовут его Эдэн Шипош… Так, пожалуйста, и запишите: Эдэн Шипош…
— При разделе земли надо быть начеку! — говорил Олднеру широколицый белобрысый мадьяр с кривыми, одно ниже другого, плечами. — Народу у нас много, а земли мало. Самое лучшее — прирезать нам землю соседней деревни Генч. Ее жители и так слишком примазываются к немцам, вот и пускай себе убираются в Германию. А если нам удастся вдобавок к своим получить еще и их поля, земли у нас хватит на всех.
— До раздела земли пока далеко, — заметил Володя.
— Надо уже сегодня хорошенько обмозговать это дело. Чтобы потом не вышло каких ошибок и просчетов! Народ очень ждет и готовится.
— К чему именно? — спросил Олднер.
— Ну, сейчас мы этого еще точно не знаем, — ответил гонвед, втягивая голову в плечи. — А готовиться готовимся. Очень готовимся…
В первые минуты, когда Олднер только вызывал гонведов для беседы, всего несколько человек проявило желание подойти к столу, где записывались их слова. Володю эта нерешительность удивила, Тольнаи — нет.
— Они боятся любых протоколов. Для них протокол означал всегда либо сбор налога, либо опись имущества, либо другую какую беду.