Обретение Родины

Иллеш Бела

— Ну что ж, спасибо, товарищ капитан. Надеюсь, работой по спасению тысяч человеческих жизней вы заслужите и третью! А теперь давайте осмотрим лагерь.

Коваленко приставил к стене поповского дома лестницу. На ней не хватало одной перекладины.

— Пожалуйста, товарищ майор. С крыши вам все будет хорошо видно.

У Балинта на уме было совсем другое, ему хотелось лично побеседовать с военнопленными. Но, подумав, взобрался на крышу и, прислонясь к трубе, огляделся. Отсюда и впрямь можно было видеть, что делалось в долине,

но сквозь пелену дождя все выглядело так, словно он смотрел сквозь густое сито.

Пленные находились под открытым небом. Одни стояли, натянув на голову кто одеяло, кто шинельку, кто вещмешок. Другие, расстелив на мокрой земле свои скудные пожитки, сидели или лежали, тесно прижимаясь друг к другу. Балинт не мог различить лиц измученных людей, но и того, что было доступно взгляду, оказалось более чем достаточно. Промокшая до нитки одежда пленных приобрела какой-то желтовато-зеленый оттенок и как бы сливалась с набухшей от дождя зелено-желтой травой.

Балинта передернуло.

— Замерзли, товарищ майор? — спросил Коваленко.

— Хватит! — буркнул лысый майор. — Пошли в дом.

Балинт разложил на столе у капитана привезенную с собой карту местности с нанесенным на ней расположением политотделов находившихся поблизости от советских частей. У Коваленко тоже имелась карта, на которой были помечены места ближайших продскладов.

— Лошади у вас есть? — спросил Балинт.

— Да, две.

— А верховой хороший? Такой, чтобы не сробел перед интендантским начальством?

— На одной лошади поеду я, на другой — младший лейтенант Мандельштам.

— Хорошо!

Балинт продиктовал текст донесения, в котором коротко сообщалось о положении военнопленных и содержалась просьба о немедленной помощи. Зато куда более обстоятельно и детально, чем это принято в скупых на слова военных донесениях, писал майор о венгеро-германских отношениях и о том, как, по его мнению, сложатся в будущем отношения между советским и венгерским народами.

— Но ведь…

Балинт так и не дослушал возражений Коваленко.

— Пишите, товарищ капитан! Готово? Тогда размножьте донесение в четырех экземплярах. По всей вероятности разыскать адресаты там, где они находились вчера, вам не удастся. Наша карта отражает лишь дислокацию на вчерашний день.

— Мы их разыщем, товарищ майор. Но…

— Но?.. Какие могут быть сейчас «но»…

После недолгого молчания Балинт продолжал:

— Пока вас не будет, я останусь здесь… Вы сегодня ели что-нибудь?

— Нет.

Из вещевого мешка майор извлек две банки консервов и полбуханки хлеба.

— Ешьте! — приказал майор капитану Коваленко и младшему лейтенанту Мандельштаму.

Через десять минут оба молодых офицера были на конях.

Балинт, Олднер и Тольнаи остались одни. В горнице долго царила тишина. Робко мигала лампадка, поставленная в углу прямо на пол. Общее безмолвие как бы подчеркивалось чуть слышным монотонным шелестом ленивого дождя.

—

Ну, Володя, — заговорил Балинт, — придется нам опять начинать с того же, что мы делали полтора года назад в Давыдовке. Будем воевать с голодом…

Володя терпеть не мог поверхностных суждений. Каждый вопрос он старался уяснить себе досконально или, как сам выражался, «в исторической взаимосвязи».

— Тем не менее, товарищ майор, нынешнее положение совсем иное! — уверенно ответил он. — Там, в Давыдовке, оно было трагическим, а здесь просто скверное.

— Характеризовать положения ты, Володя, научился превосходно. И надо сказать, отнюдь не входишь в детали: нависшую над тысячами людей угрозу голодной смерти ты в простоте душевной считаешь всего лишь неприятностью!..

— Но ведь никто в Давыдовке от голода не умер! Здесь тоже мы уже завтра сможем всех накормить.

— Ты так в этом уверен?

— Не меньше, чем вы, товарищ майор. Кроме того, когда мы боролись с голодом в Давыдовке, фронт был на берегу Дона, а теперь мы стоим у подножья Карпат. Люди, которые смогли пройти эти добрых полторы тысячи километров, уж как-нибудь сумеют раздобыть тридцать-сорок тонн хлеба.

Балинт рассмеялся. Впрочем, несколько натянуто.

— У тебя смелая логика, Володя. Будем все же надеяться, что, выражаясь твоими словами, история ее подтвердит. Кстати, нет ли у тебя чего-нибудь перекусить?

— Было. Но покуда вы осматривали с крыши лагерь, я заглянул в лазарет и…

— Понятно. А у вас, товарищ Тольнаи?

— Я тоже заходил к больным.

— Правильно! Ну что ж, предадимся в таком случае анализу — не в первый и, надо думать, не в последний раз, — что такое, в сущности, чувство голода…

И Балинт прилег на жидкий, набитый пересохшей соломой тюфяк, уныло темневший в углу.

— Будь добр, Володя, пододвинь ко мне этот светильник и разузнай, что там за газеты и книги отобраны у пленных.

Старший лейтенант Олднер ковырнул тоненький фитилек, чтобы он светил поярче, но это мало помогло: лампадка, придвинутая к самому ложу Балинта, продолжала гореть столь же тускло, как и на прежнем месте, в дальнем углу.

Пока Олднер ходил за книгами, Балинт стащил сапоги и сунул их под вещмешок. Получилось вполне приличное изголовье.

— Вот вам целый воз культуры! — шутливо заявил Володя, возвратившись через несколько минут с туго набитым мешком за плечами.

Он высыпал на пол кучу авантюрных романов в желтых обложках. Из этой массы кричаще ярких книжонок смиренно выглядывало несколько карманных Библий в твердых черных переплетах. В мешке оказалось также множество различных иллюстрированных журналов, по большей части еще довоенного времени, и пара томиков венгерских классиков — Вёрёшмарти, Арань, Йокаи. Кроме того, нашлось тут и несколько немецко-венгерских словарей, а также восемь или десять экземпляров новенького сборника военных очерков и корреспонденций.