Обручение на чертовом мосту
Шрифт:
И он заспешил вниз по зеленому шелковому холму. Ирена глядела ему вслед, чуть дух переводя от омерзения. Она успела увидеть, что стремешки на его брюках оборваны, так что те свисают нелепыми мешками, и это зрелище почему-то доставило ей злорадное удовольствие.
Точно почуяв ее взгляд, Адольф Иваныч обернулся, сделал, паясничая, ручкой и тут же прикрикнул:
– Емеля! Смотри за ней! Удерет – ты ответишь.
– Шкуру с живого спущу и на барабан натяну, – присовокупил Булыга, шаг в шаг спешивший за управляющим. – Ты меня знаешь!
– Знаю, – с тихой ненавистью отозвался
При виде его Ирена вдруг почувствовала некоторое облегчение, словно в тяжелую минуту встретила родного человека – пусть и дальняя родня, а все же не чужой.
– Куда это они побежали? – со слабой улыбкой спросила она. – На какую свадьбу?
– Слышала небось, – буркнул Емеля. – Парасечка, румяненькая, Тишки Однодворцева невеста. Ну, у Адольфа первейшая забава – девок распочинать.
– Распо… что? – слабо улыбнулась Ирена, и Емеля злобно зыркнул на нее своими каштановыми глазами:
– Что, что! Дура вовсе, что ли? Не знаешь, что мужик с девкою делает, когда спать с ней ложится? Стелют постель молодым, да только вместо жениха на невесту первым Адольф залазит. Вот и все, и нечего тут чтокать!
Ни грубость его, ни откровенность выражений не возмутили и не оскорбили Ирену так, как роль Адольфа Иваныча. Так вот куда он помчался со всех ног!
– Гадость! Мерзость! – яростно выдохнула она. – Но как, как же это терпят, я просто не понимаю? Нельзя, нельзя же! Жених, его отец и отец невесты должны…
– Вестимо, должны, – со своей обычной туповатой покладистостью, вновь вернувшейся к нему, кивнул Емеля. – Помнится, не так давно Федюня Суворов с кулаками на немчина поднялся. Ну, Адольф с Булыгою сперва отвозили его плетью почем зря, а потом обмотали вокруг шеи собачью цепь да и посадили под воротами избы, где Адольф всю ночь с невестой забавлялся. Потом она ему, дело ясное, без надобности, однако на семью тягла нового не взвалят, оброка не увеличат. Немец наш лютует только с ослушниками, а с теми, кто не перечит, иной раз даже добр. Хозяйствует он разумно, его и старый граф ценил весьма, да и новый, по слухам…
Ирена рассеянно кивнула. Она не собиралась испытывать на себе милости и немилости управляющего. За какие-нибудь полчаса нагляделась на немецкую разумность так, что на полжизни хватит! И ждать от него решения своей участи тоже не собиралась. Больше всего ее подмывало прямо сейчас, сию минуту повернуться – и по той же дороге, по которой привез ее сюда Емеля, уйти прочь. Да-да, уйти хоть пешком!
Однако она понимала, что это проще сказать, чем сделать. Запуганный немцем Емеля, конечно, не даст ей уйти. Поднимет небось такой крик… Лучше сделать вид, что она совершенно сломлена. Отвести простодушному Софоклу глаза, а тем временем отыскать Игнатия и… Может быть, он окажется способен хоть что-то придумать, хоть как-то выбраться из этой идиотской, нелепейшей, трагикомической ситуации, в которую попал сам и вовлек Ирену?
При мысли о муже ее охватило пламенем такого возмущения, что Ирена начисто забыла
– Пошли в дом, – скомандовала она, – поможешь мне найти Игнатия. Да побыстрее, пока этот черт толстогубый не вернулся!
И, не оглянувшись более на Емелю, ни на миг не сомневаясь, что он беспрекословно исполнит приказание, она подхватила юбки и проворно взбежала по ступенькам крыльца.
Глава VIII
НОЧЬ В РОДИМОМ ДОМЕ
С первого мгновения Ирене сделалось ясно: как много ни налгал ей Игнатий, все же относительно богатства и роскоши графского дома он ничуточки не преувеличивал. Любых, самых восхищенных эпитетов было бы мало для описания этой беломраморной лестницы, ведущей в бельэтаж и уставленной прекрасными копиями с итальянских статуй, а может быть, даже и оригиналами. Ирена, и сама выросшая среди немалой роскоши, была потрясена изобилием дорогих картин – в основном голландской и английской школы, множеством драгоценных безделок, расставленных здесь и там, коллекцией оружия, развешанной по стенам меж картинами. Чего тут только не было! Латы, шишаки, бердыши, мечи, кинжалы, копья, колчаны со стрелами, луки, ружья, пистолеты, седла, чепраки, сбруя… Статуи сменялись чучелами заморских зверей, сделанными как живые, были там даже лев и тигр!
Солнце давно село, сумерки сгущались, в комнатах темнело, однако Ирена не уставала, как зачарованная, разглядывать великолепные занавеси и обивку мебели из атласа «помпадур» с золотыми шелковыми гирляндами, вытканными на нем. В других комнатах вся обивка была из дорогого бархата – мягких, приглушенных тонов. Еще дальше – редкостного английского ситца: по белому полю огромные букеты из роз и колокольчиков, украшенных широкими листьями.
Полная тишина царила вокруг: дом был пуст. Только согбенная, в три погибели скрюченная старушонка высунулась из-за угла, да тут же и отпрянула при виде Ирены, причем та не смогла бы с уверенностью сказать, кто из них двоих напугался сильнее.
Только Ирена утихомирила бешено заколотившееся сердце: «А если это была кикимора? Или они живут только в крестьянских избах?» – как снова вздрогнула: выстрел расколол предночную тишину. Тотчас раздался второй выстрел, потом еще, еще…
У Ирены подкосились ноги, она упала бы, не окажись рядом Емеля. Спросил с опаскою:
– В обморок не бухнешься? Я, вот те крест, не научен вашу сестру из бесчувствия выводить!
– Игнатий… – слабо прошелестела Ирена, простирая бессильную руку в ту сторону, откуда донесся новый выстрел.
– Что, боишься, мол, с первого раза себе в сердце промазал, так теперь для верности еще пуляет? – ухмыльнулся Емеля. – Ништо, авось и вдругорядь не попадет.
Ирена опустила голову, не зная, то ли плакать, то ли смеяться. И впрямь – ей сначала показалось, что Игнатий застрелился от позора и унижений, выпавших на его долю нынче. Но если стреляются, то уж с одного раза. Однако эта пальба тоже не предвещает ничего хорошего. Надо бы отыскать Игнатия, да побыстрее.
Емеля выглянул в коридор, чем-то там пошуршал и вернулся с зажженным трехсвечником.