Обрученная с розой
Шрифт:
Анне стало смешно. Уж не думает ли этот тощий бродяга, что ей приглянулся его хлам? В этот миг она внезапно ощутила, что кто-то разглядывает ее. Повернувшись, Анна заметила, что сидящий напротив Бен не сводит с нее пристального взгляда. Ей стало не по себе. Девушка почувствовала, что краснеет, и, опустив глаза, вновь принялась за еду. И вдруг все в ней помертвело. В ложке лежало нечто, слишком напоминающее человеческое ухо.
Анна закричала так, что все повскакивали с мест, и бросилась прочь, опрокинув лавку. У нее началась истерика.
Сначала все изумленно воззрились на нее,
– Там! – промычала Анна, указывая трясущейся рукой на свою миску. – Там!
Внезапно ее скрутил спазм. Зажав рот, она бросилась вон из харчевни.
Никто не мог понять, что случилось, пока наблюдавший до этого за Анной Бен не наклонился через стол и, придвинув к себе ее миску, не поболтал в ней. Побледнев как полотно, он показал всем свой улов.
На какой-то миг воцарилась тишина. Сомнений не было – перед ними человеческое ухо, скорее всего, детское.
Охнув, осел без сил Патрик Лейден, торопливо перекрестился Малый Том, а Большой Том, судорожно икнув, как и Анна, кинулся вон. И сейчас же перепуганный коробейник закричал что было сил:
– Я так и знал, что в этой дыре нечисто! Господь милосердный! А ведь с вечера я был тут один, и кто знает – может, следующая похлебка варилась бы из моих мослов!
Один из крестьян, также осенив себя крестным знамением, утвердительно закивал:
– Все может быть. Недаром поговаривают, что трактирщик Боб со своей краснорожей разбойницей губят путников. Дернул же черт остановиться тут!
В этот миг сама хозяйка ступила в круг и, взглянув на предъявленную ей часть человеческого тела, пробормотала слова молитвы.
– Бог его знает, может, мясо и вправду человечье. Мне откуда знать? Боб его в городе купил.
– Лжешь, дрянь! – вопил коробейник. – Я сам видел, какой нож точил твой хозяин, когда я только явился и отогревался у вашего очага. Такой по руке одним разбойникам!
– Молчать! – рыкнул Филип и пристально взглянул в глаза хозяйке.
Однако она держалась как скала. Беспрерывно крестилась и отплевывалась, утверждая, что знать ничего не знает, мясо, мол, куплено в городе и хозяин наверняка может указать, у кого.
– Но не могла же ты не заметить уха, когда разделывала мясо? – наступая на нее, спросил Бен.
– И что такого, и не заметила. Встала-то я затемно и, чтоб не будить гостей, огня не зажигала.
В этот миг Шепелявый Джек вдруг растолкал обступивших женщину воинов и, перепрыгнув через стол, схватил за шиворот пытавшегося боком выскользнуть из харчевни хозяина.
– Куда это ты, бестия, собрался? Выкладывай все как есть.
Хозяин повел себя совсем иначе, чем супруга. Едва стальные пальцы сжали его холку, он повалился на колени и, стеная и заливаясь слезами, стал умолять пощадить его и, тыча пальцем в жену, твердить, что во всем виновата она, именно она уговорила его добывать провизию таким путем – мол, место у них глухое, а пережить лихие времена как-то надо.
Хозяйка лишь зло процедила сквозь зубы:
– Дьявол! Будь проклят тот день, когда я вошла хозяйкой в твой дом!
Но хозяин даже не глядел на нее. Обхватив закованные в стальные поножи колени Майсгрейва, он рыдал и молил о пощаде.
У
– Фрэнк, веревку, – глухо сказал он.
В это время Анна, немного придя в себя, без сил сидела на земле у бадьи под стеной харчевни. Ее желудок избавился от ужасной пищи, но чувство омерзения не проходило. В горле стоял ком. Она слышала доносившиеся со двора людские голоса, рыдания и бешеный собачий лай, но ей было все равно, что там происходит. Наконец, когда шум уж очень усилился, она встала и, пошатываясь, направилась во двор.
Первое, что она увидела, – в руках Бена Симмела и Шепелявого Джека извивался и бился хозяин харчевни. Он голосил что есть мочи, то зовя на помощь, то моля о пощаде. Ворота были распахнуты, а на суку большого дуба, что рос возле них, с деловитым видом восседал Фрэнк Гонд, спуская вниз веревку с уже готовой петлей. Под дубом стояла хозяйка со связанными за спиной руками. Малый Том, в кольчуге и рясе, топтался рядом с ней и, перебирая четки, читал по-латыни молитву.
Анна схватила за руку стоявшего рядом юного Оливера.
– Силы небесные, что они делают, Оливер?
Юноша лишь мельком глянул на нее.
– Они творят правосудие.
– Но разве они имеют право? Это же не вилланы сэра Филипа, это свободные люди!
– Это исчадия ада, а не люди, – буркнул Оливер. – Сэр Филип может их казнить. В худшем случае ему придется заплатить штраф.
Анна во все глаза смотрела, как дочитал молитву и отошел в сторону Малый Том, как надел на шею женщине петлю Фрэнк Гонд. Она вдруг с ужасом подумала, что у ее добрых попутчиков руки по локоть в крови, а те стычки и набеги, в которых они участвуют на границе, не просто состязания в ловкости и удальстве. Каждое их движение подтверждало, что им не раз приходилось проделывать подобное.
Майсгрейв махнул рукой, Фрэнк Гонд вышиб из-под ног женщины табурет, и грузное тело забилось в воздухе. Глаза ее выкатились из орбит, лицо посинело, изо рта вывалился язык, а по телу волной прошла отвратительная дрожь. Наконец оно неподвижно застыло, раскачиваясь из стороны в сторону.
Анна прикрыла глаза. Долго, ох, слишком долго жила она за монастырскими стенами, забыв о царящей в этом мире жестокости.
Хозяин корчмы, умолкший было, пока совершалась казнь, едва его подтолкнули к дереву, заголосил с новой силой и стал так сопротивляться, что только втроем удалось поставить его на колени. После этого он смирился с неизбежным и затих.
Вскоре все закончилось, и Майсгрейв отдал приказ выступать. Анна едва ли не первой вскочила в седло и вздохнула с облегчением лишь тогда, когда злополучный постоялый двор остался далеко позади. Впрочем, не одна она была в таком настроении. В отличие от вчерашнего дня сейчас воины ехали молча, лишь порой кто-либо подгонял лошадь или отпускал крепкое словечко, когда по лицу хлестала ветка либо вылетевший из-под копыта ком земли разбивался о латы.
У развилки дорог возвышался небольшой каменный крест, поставленный здесь, видимо, еще на заре христианства, покосившийся и позеленевший. Майсгрейв резко осадил коня и, соскочив на землю, преклонил колени. Его примеру последовали и все остальные.