Обрученная с вороном 2
Шрифт:
Неемия, колеблясь, отвел взгляд в сторону.
– Я слышал, что упоминали госпожу Равену. Но полагаю, она имела на это право. После того, как правящая семья лисов поступила с ней...
– Действительно? – с вызовом перебил его Альпин. – А известно ли тебе, что старый ворон, которого убил Сирил, в ночь их побега напал на нее и пытался убить? Сирил рассказал об этом мне и отцу. Мой брат тогда спас ей жизнь, но ты сам должен был понять: воронам она этого не объяснила, иначе они не называли бы Сирила убийцей. Спроси себя – почему? Почему она позволила им считать, что Сирил просто убил этого старика? Почему
Взгляд Неемии некоторое время недоверчиво метался из стороны в сторону.
– Но если все так, то... со стороны госпожи Равены это, должно быть, была...
– Верно, - резко заявил Альпин, - это была ее месть. Таким образом она отомстила Сирилу за то, что он отдал ее в руки ее названого брата.
Наблюдая за той бурей эмоций, которую вызвали на лице Неемии его слова, Альпин покачал головой и снова тяжело выдохнул:
– Вороны возвратили свою духовную силу благодаря женщине-сапфиру, и сейчас они сильнее нас. Поэтому... Как бы я ни любил своего брата, если будет нужно, ради клана я готов пожертвовать даже им. В это тяжелое время, когда клан остался без своего главы, когда отец при смерти, войны между кланами я не допущу, Неемия. И мне неважно, поддерживаете вы мое решение или нет.
Оставив Неемию потрясенным и растерянным, Альпин возвращался в резиденцию клана. Он понимал, что был не до конца честен с Неемией. Вспоминая тот день, когда женщина-сапфир прибыла во дворец с личной просьбой, Альпин мог бы с уверенностью сказать: пожар, который сейчас разгорался, грозя перекинуться на их семью, разожгла не Равена де Авизо. Это сделал сам Сирил.
Альпин все еще хорошо помнил разговор с младшим братом, который состоялся сразу после того, как женщина-сапфир и Неемия покинули дворец...
Сирил стоял возле окна. Скрестив руки на груди и спрятав их в широких рукавах кафтана, он смотрел во двор, словно провожал взглядом только что покинувших эту комнату гостей.
– Зачем ты дразнил ее? – с легким недовольством в голосе спросил Альпин Сирила. – Это было весьма неразумно. Эта женщина и без того затаила обиду на нас.
– Разве она не имеет на это права? – многозначительно улыбаясь, откликнулся Сирил.
Альпин одарил его долгим осуждающим взглядом.
– Возможно. Но это не причина распалять ее злость еще сильнее, как это делал ты.
Сирил с тихим вздохом опустил голову вниз, улыбка его чуть увяла.
– У меня не было намерения распалять ее злость.
– Тогда что это было с твоей стороны? – требовательно спросил Альпин.
Сирил усмехнулся, на миг прикрыв глаза.
– Ревность, брат. Это была ревность.
Улыбка сошла с его лица совсем. Он снова смотрел в окно, и Альпин знал, что прямо сейчас он видит, как по выложенной камнем тропе удаляется от дворца женщина, о которой он говорит.
– Она отказалась стать моей женой, хотя если бы согласилась, я бы смог ее защитить. Наш клан смог бы ее защитить. Она не оставила мне выбора в тот раз. И вот она появляется в сопровождении канрийского мага. Его она выбрала защитником, не меня. Почему, брат? Почему не я?
Альпин какое-то время пристально смотрел на младшего брата, потом тяжело вздохнул:
– Вот как? А я-то был уверен, что ты любишь свою подружку-простолюдинку.
–
Альпин какое-то время задумчиво смотрел на Сирила, потом сказал:
– Если таковы твои чувства к этой женщине, Сирил, то тебе не стоило злить ее еще больше. Нужно было объясниться с ней.
Сирил печально рассмеялся.
– Зачем? Она ненавидит меня. – Его взгляд на мгновение подернулся мукой, лицо исказилось: - Она так сильно ненавидит меня... Разве ты не видел? Она никогда меня не простит. И я не вправе ждать от нее иного. Потому что и сам себя никогда не прощу.
– Тебе не в чем себя винить, - спокойно сказал Альпин. – У нас не было другого выхода, и ты прекрасно это знаешь. Позволить драконам ворваться на наши земли и уничтожить половину клана из-за одной женщины – недопустимо.
Сирил усмехнулся. Снова наклонил голову, сомкнув веки.
– Я знаю. Знаю, но... Я не солгал, когда сказал, что боюсь ее. Никогда не забуду, как она смотрела на меня в тот день, когда ее увез дракон. Никогда не забуду боль в ее глазах. Тогда я понял, что ничто в целом мире не страшит меня так сильно, как этот ее взгляд. Потому что до сих пор он не дает мне покоя. Мучает меня. Изводит...
Сирил беззаботно засмеялся, отходя от окна.
– Что-то я увлекся. Давай прекратим этот разговор, брат, от него веет унынием, разве нет?
Когда Сирил вышел из комнаты для приемов, Альпин какое-то время смотрел на сомкнувшиеся створки раздвижных дверей, потом тяжело вздохнул и, опустив взгляд, с тяжелым чувством произнес в пол:
– Глупец.
Перед глазами Альпина танцевали в зловещем танце девять белых лисьих хвостов, объятые голодным пламенем.
29. ПРИЗНАНИЕ
– Как же так вышло? – придерживая в руке лейку, Руби задумчиво и немного встревоженно смотрела на цветник. – Любавки и живеницы этим летом так и не расцвели, а грустноглазки все цветут и цветут, хотя им уже давно отцвести пора. Нехорошо это. Как будто грустноглазки цветут вместо других цветов. Как будто жизнь у них отняли. Как так могло выйти, Рил?
Встав со скамейки, где он наблюдал, как Руби поливает цветы, Сирил спустился к цветнику.
– Ох, - произнес он, вдруг догадавшись. – Наверное, это моя вина.
– Твоя? – повернувшись, посмотрела на него большими глазами Руби. – Ты что это, Рил? Как это может быть твоя вина?
Сирил улыбнулся.
– Ты не помнишь, наверное – больна была тогда. Я к твоим грустноглазкам лисью магии применил. Вот они за счет магии и набрались сил. А теперь, окрепшие, тянут к себе все соки земли, и другим цветам не достается.
Рыжеватые брови Руби вытянулись на лоб виновато.
– И впрямь не помню, - пробормотала она, отводя растерянный взгляд. – Белява проклятущая... Но чувствую, что ты на себя наговариваешь. Я же тебя знаю, Рил... Небось, переживала я почему-то за грустноглазки, а ты меня пожалел и магией их подлечил.
Она вскинула на Сирила всполошенный взгляд.
– Признай, так и было ведь, да?
Втайне удивляясь ее проницательности, Рил улыбнулся.
– Так и знала! – воскликнула Руби. – Вот всегда ты такой: любишь на себя напраслину возводить, а потом еще и веселишься, как будто тебя забавляет, когда на тебя злятся и обижаются.